|
У мужчины был зафиксирован перелом глазницы и отслоение сетчатки. Правда. Во второй раз я писала статью о человеке, пропавшем без вести, а его родственница работала в стрип-клубе под названием «Котенок». Когда я вошла, она как раз так и сяк демонстрировала две сотни фунтов своего тела на сцене. Ее груди напоминали сцепившихся борцов-двойняшек. — Давай зайдем! — сказала я Джону, когда мы стояли на Бурбон-стрит. — Расслабимся как следует. Народу внутри было полно. Мы, наверно, производили впечатление людей, которые любят сорить деньгами, потому что вышибала усадил нас за столик прямо у сцены. В шоу участвовали три женщины — голые, не считая четырехдюймовых плиссированных школьных юбчонок, — и замызганный матрас. Одна из женщин недавно рожала, у нее было упругое тело, только живот висел, весь исполосованный растяжками. Похоже, у нее только что пришло молоко. И она все пыталась соблазнить кого-нибудь из нас сунуть ей купюру между грудями. — Давай, детка! Расслабься! — сказала она мне. — Я сейчас запл?чу, — сказала я Джону. — Дай ей немного на ребенка, и пошли. Мы отыскали местечко почище — с огромной сценой и клубными стульями. И сели далеко-о-о от сцены. Женщины танцевали на шестах. Они скользили по ним туда и сюда, делали шпагат, оборачивались вокруг, поднимались вверх, боком и спускались головой вниз. Застывали в позе скачущего оленя. В общем, развлечений было в изобилии, но я смотрела только на их руки. Хваткие. Цепкие. Сильные. Я поглядела на свою бесполезную левую, зная, что мне уже никогда ничего так не схватить. Мои танцы на шесте закончились, не успев начаться. Утром, завтракая с Нэнси, я поделилась с ней плохой новостью с Бурбон-стрит: — Представляешь, какой ужас, шерстяные гетры опять входят в моду! Мы посмеялись, и моя рука была забыта. Мы с Нэнси всегда смеемся, когда мы вместе. Но когда мы в аэропорту обнялись на прощание, я увидела в глазах Нэнси правду. Тревогу. Печаль. Она знала, что у меня БАС. И я тоже. Я начала плакать, прямо там, в аэропорту Нового Орлеана. — Не плачь, — сказала Нэнси. — Пожалуйста, не плачь. И она начала смешно копировать восьмидесятилетнего водителя нашего автобуса-шаттла, который минут десять говорил по мобильному, а потом вдруг воскликнул: — Погоди-ка, да ведь ты мой кузен, Вилли! Мы посмеялись и расстались, вытирая глаза. Вернувшись домой, я впала в депрессию. Больше года я удерживалась от слез. Я верила, что сумею выздороветь, несмотря на усиливавшуюся слабость. Я с головой ушла в заботы о детях, муже, друзьях. |
