— Николаич, — замирая сердцем, проговорил майор, — меня это… что… списать решили? В архив… или сразу на пенсию? По инвалидности.

Патрон взмахнул обеими руками:

— Окстись, Гущин! Какой — «списать»?! Лучшего сыщика эпохи, в тридцать семь лет… Скажешь тоже.

Коростылев протестовал излишне рьяно, и у Гущина появилось ощущение, что под диафрагмой появились мыши — карабкаются по внутренностям и щекочут душу лапками.

О том, что его могут отправить в отставку по состоянию здоровья, Стас подозревал уже давно. И сейчас опасался, что шеф-приятель именно потому и предложил побеседовать на улице, чтобы позволить Стасу достойно принять новость и не волновать скукоженной физиономией впечатлительную маму. Успел опомниться до возвращения домой.

Заметив, как скис майор, подполковник сочувственно крякнул, раскрыл замок на кожаной папке и, копошась в бумагах, пробурчал:

— Я, Стас, к тебе по делу. Где же это тут у меня… Ах, вот. На, посмотри.

Когда Гущин брал пластиковую обложку с какими-то документами, руки у него слегка подрагивали. Коростылев скривился:

— Да ладно тебе, Станислав Петрович… Пока я в силе, никто тебя не спишет. Обещаю.

Станислав кивнул, раскрыл папку и сразу же увидел в ней фотографии с места преступления. Крупный план лица мертвой девушки с мокрыми светлыми волосами, несколько снимков знакомого речного берега с лежащей на зеленой траве фигуркой в бежевом платье. Еще одним крупным планом криминалист сделал акцент на одежде покойницы: подол платья в стиле милитари — с карманами и погончиками, был обрезан полукругом.

Разглядывая фотографии, Гущин пробормотал:

— Еще одна «русалка», да?… Новый эпизод по Водяному? — Посмотрел на подполковника. — Какой уже по счету?

Коростылев, играя скулами, ответил:

— Восьмой. И опять у той же плотины. Эта «русалка» вторая за лето, Стас. Первую, правда, выловили в другом ручье за пятнадцать километров от заводи, но круг — сужается. Раньше Водяной «работал» по большому радиусу, сейчас… обнаглел. Определился. Пять девушек из восьми найдены в одном месте.

Станислав поднял голову от папки, поглядел на лужайку, по которой носилась Зойка в компании пуделя и молодой овчарки. Задумался.

Три года назад Гущин вел расследование гибели молоденькой девушки, труп которой был обнаружен у водоподъемной плотины, представляющей из себя по сути дела деревянную планку, что позволяла воде свободно протекать. (Тогда еще никто не знал, что дело будет серией.) Стас неплохо изучил окрестности, знал, что труп могли сбросить с нескольких мостов, расположенных выше по течению. Или пустить в плавание с довольно протяженного берега: река текла практически по прямой линии не менее десяти километров.

Статус серийного делу придали позже, когда в подмосковных водоемах были обнаружены еще две жертвы со схожими следами насилия. Всех трех девушек перед убийством изнасиловали, на их телах имелись порезы на шеях в виде параллельных неглубоких царапин. От длительного пребывания в воде, порезы распухали и начинали напоминать жабры Ихтиандра из фильма «Человек-амфибия». Порезы делались прижизненно, в этот момент девушкам, судя по синякам от пальцев на лице, перекрывали дыхание — зажимая рукой рот и нос. У всех девушек обязательно отсутствовала одна из сережек. Убийца, вероятно, фетишист, он забирал серьгу на память.

Дела о гибели трех девушек объединили в одно производство и передали коллеге Мартынову, лихо работающему по серийщикам.

Стас тогда, надо заметить, слегка обиделся. Но на нем висели несколько серьезных многотомных дел и обида прошла быстро.