— За час не освободится, — сказал Джонни.

— Так ему и надо. Керосинщик хренов.

Нам казалось, что мы классно пошутили.

Вскоре нашему веселью пришел конец: поезд замедлил ход и остановился у скотных дворов. Как они устроены, что там за порядки, что нам следует делать, а чего не следует, мы не знали и проболтались в темноте на холоде не меньше часа, ожидая, когда выгрузят скотину. Вокруг нас сновали погонщики с палками и железнодорожники с фонарями.

— Надо бы спросить у кого-нибудь, — в конце концов сказал я. — Как бы поезд не увез наших телок.

— Черт знает, — сказал Джонни. — Руки отмерзли. Только мне неохота тревожить этих людей.

Мне тоже было неохота, и мы постояли еще. Потом паровоз загудел, мы так напугались, что остановили какого-то парня и спросили у него. Он оказался мексиканцем и говорил только по-мексикански, а мы — только как белые, так что пришлось обратиться к другому. Тот был погонщик.

— Парни, вы же совсем замерзли, — сказал он.

Оказалось, что наши телки давно выгружены и отправлены в загон. А мы толклись зазря около вагона, груженного скотом для бойни.

— Ну что, теперь пойдем в гостиницу? — спросил Джонни.

— Нет, сперва найдем наш гурт, — сказал я. — Не дай бог, его перемешали с другими. Отца тогда кондратий хватит.

И мы отправились на поиски. То еще было развлечение. Мы перелезли в темноте через сотню заборов, но узнать нашу скотину было невозможно. Гуртов были тысячи, по одному в каждом загоне. В конце концов мы оказались в загоне вместе с парочкой хряков. Поначалу мы их не заметили, думали, что загон пустой, но потом услышали приближающееся хрюканье.

— Черт побери! — сказал Джонни. — Бежим.

Мы рванули, но не успели сделать и двух шагов, как возник второй хряк. Он свирепо визжал и поднимался с земли, чтобы броситься на нас. Но не успел, потому что через мгновение мы уже висели на заборе.

— А пошло оно, — сказал Джонни. — Если охота, так продолжай искать. А я в гостиницу. Не хочу воевать с хряками.

Эти старые боровы хрюкали, скрипели и визжали так, будто впрямь жаждали нашей крови.

— Черт бы их всех побрал, — сказал я. — Выгрузили наш гурт, не спросившись. Я ведь за него отвечаю. А ежели он потерялся?

— Тогда домой нам дороги нет, — сказал Джонни. — Здесь чего-нибудь подзаработаем, а потом в поезд и на север. Если гурт пропал, то я больше никогда не покажусь в графстве Арчер.

Наконец мы выбрались из скотопригонного двора и оказались в огромном здании биржи. Через нее вышли на улицу и двинулись вдоль нее, разглядывая забегаловки и гостиницы. Забегаловки были еще закрыты, гостиницы выглядели полумертвыми, но одна наконец нашлась, «Лонгхорн». Выплевывая на ковер табачную слюну, навстречу выкатился старикан и сдал нам комнату за пятьдесят центов с носа. Я все думал о гурте. Если он потерялся, лучше уж мне убраться дальше, чем Панхендл. Пожалуй, стоит рвануть в Канаду.

А Джонни не волновался — гурт-то был не его.

— Я иду баиньки, — сказал он. — Интересно, тот керосинщик проснулся или нет?

Комната была голая, тесная и даже без намека на умывальник. А кровать — самая крохотная в мире.

— По полдоллара за эту коечку? — возмутился я. — У меня в детстве кроватка больше была.

Джонни стянул сапоги и рухнул. Спать он мог где угодно.

— Ты на мне или подо мной? — спросил он.