Только однажды я пила виски по собственному почину. Эдди заявил мне, что он хочет, чтоб я выкинула ребенка, будущего Джимми. То, что я беременна от Гида, он не знал, думал, что от него. Я плакала, плакала, уговаривала его и уговаривала.

— Перестань канючить, — сказал он. — Я тебе говорил — не хочу никаких детей. Когда я рос, под ногами всегда болталась вся эта щетина, мне хватит. От них одни хлопоты. Куда ты глядела? Если не избавишься сама, я отвезу тебя к парню, который тебя прочистит.

— Кто это? — спросила я. — Откуда ты его знаешь?

— Пришлось столкнуться пару раз, — сказал он. — Каждый — за пятьдесят долларов. Это дешевле, чем растить какого-нибудь засранца. А если у тебя мозгов хватит, сэкономишь нам пятьдесят долларов. Езди верхом побольше.

— Я его хочу, Эдди, — сказала я. — Больше у меня детей не будет, но этого я хочу.

Тогда я с ума сходила по Гиду, только о нем и думала.

— Сказано тебе, — проговорил Эдди, доедая бобы. — Если не хочешь операцию, делай, как я сказал. А не то я тебя все равно туда доставлю, даже если придется волоком тащить. Поняла?

Поняла-то поняла, но уже чувствовала, как Джимми толкается у меня в животе, и весь день проплакала, не переставая. Достала бутылку из запасов Эдди и стала пить, мешая виски с водой, пока, наверное, не напилась. Казалось, что голова наполнена дымом, а все в доме вызывало смех. Решила уговорить Гида сбежать со мной, а если он не согласится, сбежать самой. Из папиных денег я накопила четырнадцать долларов, Эдди о них ничего не знал. Сяду на поезд, что идет в Амарилло. Тронулась умом, наверное. Переодевалась за день три или четыре раза, решая, что лучше надеть, когда поеду к Гиду. Одежды у меня всегда было маловато, так что некоторые платья перемерила по два раза. Эдди вернулся и застал меня на четвереньках в одной старой ситцевой сорочке. Я шарила под раковиной, пытаясь найти какой-нибудь мешок, чтобы он был вместо чемодана. Пьяна, скорее всего, была в дым. И знать не знала, что Эдди появился, пока его бедра не уткнулись в мою задницу, а руки не обхватили за талию. Руки узнала — только его руки вели себя так.

— Здорово, когда жена разгуливает полуголой, — сказал он. — Это сильно возбуждает.

Я, похоже, совсем сбрендила и не понимала, что он говорит.

— Эдди, ты мешок не видал? — спросила я. — Мне нужен большой крепкий мешок.

Он не выпускал меня из-под раковины. Голову было не поднять.

— В задницу мешок, — сказал он. — Зачем тебе мешок, цыпленочек?

Его руки шарили по мне, он стал меня целовать, а потом отпустил. Я твердо знала, что уезжаю. Даже не заметила бы, что он меня целовал, если бы вдруг он не остановился на секунду. В тот день опять много блевала. А когда проснулась, Эдди тут же сказал, что ребенка можно сохранить.

— Я сделал открытие, — сказал он. — Трахаться с беременной гораздо приятнее, чем просто так. Никогда не знал. Интересно, почему это?

Мне было так скверно, что эта радостная весть до меня никак не доходила.

— Похоже, все дело в наклоне, — размышлял он. — Сейчас наклон получился гораздо лучше. Надеюсь, он еще улучшится. Хорошо, когда есть на что надеяться.

Наверное, так с этим наклоном и получилось, потому что Джимми начал рожаться, когда я была с Эдди. Эдди было не остановить, да я и не пыталась, бесполезно. Но когда ребенок родился, он ушел и не появлялся три месяца. Гид приходил каждый день или через день, и я была счастлива.