Папа тоже не умел. Запах виски заставил вспомнить про папу такое, чего не вспоминала уже много лет. Когда он приближался к состоянию трезвости, настроение у него делалось страшным. Только виски возвращал ему радость жизни.

У меня с папой однажды случилась жуткая история. Это когда он открывал мне и Ричарду тайны жизни. Года за четыре до этого умерла мама, значит, мне было около семнадцати. Дальше школьного двора я ничего не видела, не считая единственной поездки в город, когда была совсем маленькой. Эдди тогда еще не появлялся в наших краях, школа была окончена, и поэтому Гида и Джонни я встречала всего несколько раз в году. Изредка они останавливались возле нашего ветряка попить воды. Завести парня мне даже не приходило в голову, единственными знакомыми парнями были мои братья. И у них так же — пока они не сбежали из дому, ни у кого не было девушки. Что ж говорить о Ричарде — до той поры он ходил в школу всего два года и видел в жизни только двух девушек — меня и Мери Маргарит, с которой, как у кошки с собакой, у него не прекращалась война.

Как-то раз вечером я месила тесто для лепешек на ужин, и тут вошел папа и уселся за кухонный стол. Дело было то ли в марте, то ли в апреле, на дворе бушевала песчаная буря, и волосы у него были все в песке. Он молча чесал голову. Я спросила, не постричь ли его. До тех пор пока у меня существовала семья, я всех стригла. Только Джо однажды обкорнали в школе машинкой, и он всем хвастался, а я злилась.

Но папа стричься не хотел. Настроение у него было какое-то странное, я не стала его теребить. Уже стала мазать жиром противень, когда он вдруг позвал Ричарда. Через минуту Ричард появился, сутулясь, как обычно.

— Подожди с лепешками, — приказал мне отец. — Идем с нами.

Вытерев руки от жира, пошла за ними в папину спальню. Там, как всегда, царил невообразимый бедлам. Папа не разрешал убирать даже постель.

— Закрой дверь, — приказал он.

Потом уселся на кровать и сдвинул шляпу на затылок. Минут десять он думал, а меня все беспокоили лепешки.

— Что ты хотел, папа? — спросила я.

Мы стояли и смотрели, только Ричард не выказывал нетерпения. Он всегда был терпеливым.

— Похоже, что Ричард уже достаточно подрос, — сказал папа. — Похоже, пора ему кое-что показать.

Мы оба не понимали, о чем он говорил. Он вдруг улыбнулся Ричарду.

— Сними штаны, — сказал папа.

Ричард не удивился, наверное, подумал, что его сейчас выпорют, вот и все. Он снял комбинезон. Было еще холодно, он оказался в кальсонах.

— Бог мой, ну и грязное у тебя белье, — сказал папа. — Сними это тоже.

— Так ведь холодно, — сказал Ричард, но все равно стал расстегиваться.

Тогда мы все — я, Ричард и Мери Маргарит — спали в одной постели, только Шэп спал отдельно, я видела письку Ричарда миллион раз, и он меня не стеснялся. Я чуть-чуть смутилась, но куда больше встревожилась — уж больно странно вел себя папа. Ричард был мерзляк, на его ногах выступила гусиная кожа. Смешно.

— Ну, Молли, а теперь ты разденься, — сказал отец.

Смешок застрял в горле.

— Зачем?

Можно было бы придумать что-нибудь получше этого вопроса. Папа глянул на меня — впервые за весь вечер.

— Если еще раз спросишь «зачем», когда я что-нибудь приказываю, задам тебе жару, — сказал беззлобно, просто предупреждая.