И он начал хорошо известную Сильвии историю: Робсон рассказывал о том, как искалечил себя, чтобы избежать вербовки, каждому новому знакомому, признавая, что навредил себе не меньше, чем вербовщикам, ведь ему пришлось оставить море, в сравнении с которым жизнь на суше – сплошная скука. Он не успел дослужиться до звания, при котором неспособность взбираться на мачту, метать гарпун или стрелять из пушки не имела бы большого значения, так что Дэниелу следовало бы быть благодарным за то, что кстати полученное наследство позволило ему стать фермером, однако в его глазах это было унижением. Но общение с моряками согревало ему душу, о чем Дэниел и сказал главному гарпунеру, сопроводив эти слова настойчивым приглашением посетить Хэйтерсбэнк в любое удобное время, коль уж Кинрейд все равно пока что вынужден оставаться на суше.

Сильвия, притворяясь, будто секретничает с Молли, на самом деле внимательно прислушивалась к беседе отца с гарпунером; услышав, как Дэниел пригласил Кинрейда к ним в гости, девушка еще больше навострила уши.

– Я очень вам благодарен, – ответил Чарли, – и, быть может, однажды вечером и в самом деле к вам загляну; но, как только мне станет лучше, я сперва должен буду повидаться со своими родичами, которые живут в Каллеркоутсе, что находится неподалеку от Ньюкасла-на-Тайне.

– Что ж! – произнес Дэниел, вставая; этим вечером он был необычно сдержан в том, что касалось выпивки. – Ты повидаешься с ними, обязательно повидаешься! А если заглянешь ко мне – я буду счастлив тебя видеть. У меня нет мальчишек, которые составили бы мне компанию, – лишь одна-единственная дочь. Сильвия, иди сюда, покажись этому юноше!

Сильвия выступила вперед, красная как роза, и Кинрейд тут же узнал в ней хорошенькую юную девушку, что так горько плакала на могиле Дарли. С моряцкой галантностью он встал, а она застенчиво замерла рядом с отцом, едва смея поднять свои огромные нежные глаза, чтобы взглянуть гарпунеру в лицо. Чарли все еще вынужден был опираться на стол, чтобы устоять на ногах, однако Сильвия отметила, что он выглядит гораздо лучше, чем раньше, – более молодым и не таким изможденным. Его лицо было круглым и выразительным, кожа – обветренной и загорелой, пусть в тот миг Чарли и выглядел бледным, а живые проницательные глаза и вьющиеся, почти курчавые волосы были темными. Кинрейд улыбнулся Сильвии, сверкнув белыми зубами, – приятная дружеская улыбка узнавания; впрочем, при виде нее девушка покраснела еще сильнее и опустила голову.

– Я с радостью приду к вам, сэр. Думаю, подобная прогулка пойдет мне на пользу, если морозная погода продержится и дальше.

– Вот именно, мой мальчик, – произнес Робсон, пожимая ему руку, которую Кинрейд затем протянул и Сильвии.

Девушке не оставалось ничего иного, кроме как тоже дружески ее пожать.

Молли проводила подругу до двери и, когда они оказались на улице, на мгновение задержала ее со словами:

– Красивый, правда? Я так рада, что вы с ним увиделись, ведь на следующей неделе Чарли отправится в Ньюкасл и еще в какое-то местечко неподалеку.

– Но разве он не сказал, что заглянет к нам как-нибудь вечером? – спросила Сильвия, немного испугавшись.

– Ага; я прослежу за этим, не бойся. Мне бы хотелось, чтобы вы познакомились получше. Таких собеседников, как Чарли, еще поискать. Я напомню ему об обещании к вам заглянуть.

Почему-то это повторенное дважды обещание напомнить Кинрейду о данном им слове навестить ее отца отчасти лишило Сильвию удовольствия от предвкушения этого визита. Впрочем, разве не естественно, что Молли Корни хотелось, дабы ее подруга познакомилась с мужчиной, которого Сильвия считала почти что ее женихом?

Шагая домой, Сильвия снова погрузилась в размышления, и возвращение из Мшистого Уступа прошло так же тихо, как и путь туда.