О странной судьбе этой женщины сохранились воспоминания, написанные ее собственной рукой. Издательство, приобретя рукопись, разделило ее на две части и представляет любезному читателю, часть сохранившегося текста. К сожалению, отдельные ее фрагменты оказались так испорчены временем, что не поддались расшифровке. Однако и то, что удалось прочитать, служит интересным памятником той давно прошедшей эпохе.

    Глава 1

    -  Простите меня, сударыня, - заглядывая в карету, виновато обратился ко мне Иван Николаевич Татищев, - у меня внезапно захромала лошадь, и я оказался в совершенном конфузе. Не будете ли вы возражать, если я составлю вам компанию доехать до ближайшей кузницы?

    -  Если у вас в том есть нужда, Иван Николаевич, то я согласна, извольте садиться, - ответила я, освобождая ему рядом с собой место на широком каретном диване.

    Флигель-адъютант легко поднялся по ступеням, ловко проскользнул в неширокую дверку, сел рядом со мной и улыбнулся так очаровательно, что кончики его усов произвели легкое движение снизу вверх и обратно.

    По виду Татищеву было едва ли двадцать три года. Он был строен, хорош собой и принадлежал к древнему дворянскому роду, происходящему от князей Соломерских или Соломерецких, отрасли князей Смоленских. Предок их, Василий Юрьевич по прозвищу Тать-ищ, сын князя Юрия Ивановича Соломирского, был, по семейному преданию, наместником великого князя Василия Дмитриевича в Новгороде в начале XV столетия. Обо все этом, первым делом и поведал мне блестящий молодой человек.

    Я слушала его заученный рассказ о родовом величии и вполне понимала, для чего он все это говорит. Иван Николаевич считал меня наивной провинциалкой и думал, что как только я узнаю, какой он знатный, то не решусь отказать его руке, погулять у меня под юбками.

    Не нужно было обладать моей способностью, понимать чужие мысли, чтобы разобраться в его ближайших планах.

    -  Судя по имени, ваш предок, Иван Николаевич, был большим шельмой! - сказала я, когда он, наконец, перестал называть имена и чины своих выдающихся родственников.

    -  С чего вы это взяли, сударыня? - неприятно удивился флигель-адъютант.

    -  Позвольте, но слово «тать» всегда означало вора и разбойника. Видимо, у князя Соломирского один из сыновей был человеком весьма дурного поведения, ежели ему прилепилось такое прозвище, - насмешливо объяснила я.

    Татищев про себя хмыкнул, но воображаемую руку из-под моей юбки убрал.

    -  А вы изволили бывать в Петербурге? - перевел он разговор на другую тему.

    -  Нет, я всю жизнь прожила в деревне, - ответила я.

    -  Забавно, - сказал он, никак не объяснив, что в том, что я не жила в столице, забавного. - Но теперь вы там, наверное, побываете.

    -  Это несомненно, если случаем не умру по дороге, - ответила я.

    Сказала я это намерено. Мой первый тюремщик Ломакин имел недвусмысленный приказ помешать мне доехать до столицы живой. И если бы он внезапно не умер, когда мы с ним спали в одной постели, не знаю, писала бы я сейчас эти строки. Теперь я намеревалась выяснить, не было ли подобного приказа и у Татищева.

    -  Чего вам умирать? - засмеялся он. - Вам в ваши годы только жить и жить!

    Ни одной тайной мысли по поводу моей судьбы или причины ареста в голове у него не возникло.