Ни одной тайной мысли по поводу моей судьбы или причины ареста в голове у него не возникло. Думал в эту минуту Иван Николаевич исключительно о форме моей груди. Кажется, эта часть женской фигуры волновала его больше остальных дамских прелестей.

    -  В жизни случается всякое, - объяснилась я, - вдруг нас сейчас поразит гром небесный!

    -  Господи, что это вы такое говорите, - недовольно сказал спутник, невольно прислушиваясь, не слышна ли поблизости гроза. Потом меня успокоил. - Молния редко попадает в человека, ежели, конечно, он не прячется под высоким деревом.

    -  Не скажите, - покачала я головой, - иной раз и попадает. У нас в деревне не то, что человека, как-то убило свинью.

    Татищев подумал, что я очень своеобразная женщина, но мысли о возможном приятном развитии нашего знакомства не оставил.

    -  Все в руках Господа, - подытожил он спор. - Вам не жарко в крытом экипаже? Может быть, прикроем завесы на окошках, чтобы не так пекло солнце?

    -  Тогда здесь будет душно, а мне не хватает свежего воздуха, - сразу же пресекла я поползновения уединиться от любопытных взоров нашего конвоя.

    Разговаривать нам больше оказалось не о чем, и он лениво придумывал тему, которая могла бы меня заинтриговать. То, что я скоро буду его, он ничуть не сомневался и самоуверенно думал, какой он молодец и стоит ему поманить пальцем, как смазливая провинциалка растечется перед ним как кисель по столу.

    -  А балы вы, любезная, Алевтина Сергеевна, изволите любить? - наконец нашел он, о чем со мной можно поговорить.

    -  О чем вы? Какие балы? Я еще совсем недавно была крепостной крестьянкой! Мне ближе посиделки и коровник, чем менуэты.

    Такого откровенно небрежного признания он от меня никак не ожидал.

    -  Вы - крестьянкой? Так это правда? - не удивился, а скорее испугался он. - То есть, вы хотите сказать, что вы… были?.. Ну, я хочу сказать…

    -  Именно. Я была крепостной крестьянкой, иначе говоря - холопкой, и умею доить коров, - спокойно ответила я. - Вы знаете, что такое корова?

    -  Корова? - глупо переспросил он. - Это, кажется, такое животное?

    -  Совершенно справедливо, для флигель-адъютанта вы удивительно сообразительны, - подтвердила я, демонстративно теряя к нему всякий интерес.

    Татищев вспыхнул, хотел ответить резкостью, но вовремя сдержался. Кажется, только теперь он посмотрел на меня с интересом. Однако я отстраненно смотрела в окно и не обращала на него внимания.

    Ну, погоди, чертовка, сердито подумал он, я покажу тебе, как надо мной смеяться! Ничего, посмотрим, что ты запоешь ночью! Тогда-то я с тобой поговорю по-другому!

    -  И каково это - доить коров? - стараясь, чтобы голос звучал ровно и бесстрастно, спросил он. - Кажется, они ужасно плохо пахнут?

    -  Так же как и люди, когда сильно потеют и плохо моются, - не оглядываясь, ответила я.

    Для нежного флигель-адъютанта намека оказалось достаточно, и он незаметно отодвинулся от меня на самый край сидения.

    Дальше мы ехали молча. Он тихо меня ненавидел и придумывал самые язвительные замечания, но вслух их не произносил. Мне было забавно наблюдать, как его недоброжелательный интерес ко мне все возрастает. Это и не удивительно, для столичного аристократа было необычно, что его таким образом ставит на место мужичка. Наконец Татищеву надоело вести со мной внутренний монолог.