-  Я слышал, вы недавно вышли замуж?

    -  Да, - подтвердила я, - за очень достойного человека, причем безо всяких сомнительных предков.

    От такой оплеухи Иван Николаевич очухался не сразу, а когда придумал, как мне достойно ответить, я повернулась к нему и с ласковой улыбкой спросила по-французски:

    -  А вы, Иван Николаевич, любите балы? Говорят, что они в этом сезоне в Петербурге не модны?

    Он смешался, посмотрел на меня, как на чудо морское, и пробурчал себе под нос что-то совершенно невнятное. Я ничего не заметила и продолжала ласково ему улыбаться.

    -  Да, государь не любит праздных развлечений, - наконец смог придумать он хоть какой-то ответ. - Дворяне должны выполнять свой долг и служить престолу, а не выплясывать на балах. Хотя он иногда и сам присутствует на придворных вечерах. Хотите, я расскажу вам пару забавных анекдотов…

    -  Да, конечно, только как-нибудь в другой раз, когда у нас с вами будет общий досуг, - ответила я.

    Анекдоты, которые он решил мне рассказать, я прочитала в его мыслях, они были не слишком остроумны и приличны. Флигель-адъютанта опять споткнулся на полуслове и окончательно рассердился.

    -  Воля ваша, - надменно заявил он, отвернулся и начал смотреть в окно.

    Я не стала ему мешать и занялась своими проблемами. Мой арест был непонятен и нелогичен. Правда, пока он не нес угрозу жизни, а только женской чести, лишить которой меня все больше хотел Иван Николаевич, но, тем не менее, когда мы доберемся до Петербурга, как там сложится моя судьба, я не знала.

    Случись со мной такое несчастье еще месяц назад, до того, как я научилась проникать в чужие мысли и черпать из них информацию, я, несомненно, сошла бы с ума от страха, рыдала с утра до ночи и, кланяясь блестящему графу в пояс, величала его не иначе, как «батюшкой-барином».

    Теперь, благодаря знаниям, почерпнутым у мужа, человека совсем другой эпохи, я совсем иначе представляла себе жизнь и отношения между людьми. Может быть, именно поэтому так легко и непринужденно обращалась с самоуверенным флигель-адъютантом.

    А он, между тем, сердито смотрел в окно кареты и клялся сам себе, что как только ему перекуют лошадь, сразу же пересядет в седло и перестанет меня замечать. Вот тогда-то я пойму, как много потеряла, не ответив на его искренние и невинные знаки внимания. После того, как Татищев окончательно решил больше со мной не разговаривать, неожиданно для самого себя спросил:

    -  Вы мне давеча сказали, что вы крестьянка, откуда тогда ваш прекрасный французский?

    -  А что, разве французские крестьяне разговаривают по-русски?

    -  Но вы же отнюдь не француженка, а совсем наоборот, русская! - довольный собственной проницательностью, уличил он меня в нелогичности и сам рассмеялся шутке.

    -  Вы полагаете? - ответила я, и мы засмеялись вместе.

    Тотчас в оконце кареты возникла мужская голова в медном шлеме, и к нам в карету заглянул штабс-ротмистр Вяземский. Ему было скучно и он искал повод хоть как-то рассеяться.

    -  Иван Николаевич, что-нибудь случилось? - спросил он Татищева.

    -  Да вот, Алевтина Сергеевна говорит, что французские крестьяне не могут говорить по-русски, - продолжая смеяться, ответил тот.

    Вяземский глубокомысленно сморщил нос, и, не поняв, что я сказала смешного, меня поддержал.

    -  А откуда бы им знать русский язык, если они французы?

    Теперь мы смеялись втроем, причем безо всякого повода.