-  А как, голубушка, вы меня остро подцепили с предком, - отсмеявшись и с удовольствием глядя на меня, добродушно заговорил Иван Николаевич, - ведь, правда ваша, тать - слово ругательное.

    После этого разговора наши отношения наладились, и флигель-адъютант больше не смотрел на меня, как на провинциальную дурочку и легкую добычу. Конечно, обо мне, как о женщине, он думать не перестал, но тут уж ничего не поделаешь, видно, такова наша печальная женская доля и их мужская сущность. Однако делал он теперь это не грубо, а даже с известной деликатностью, как о приятной мечте.

    Между тем жара все усиливалась, и к трем часам пополудни стало так душно, что в нагревшейся на солнце карете стало решительно нечем дышать. Теперь уже не только Ивана Николаевича можно было укорить за потный запах. Я сама чувствовала, что самое большое удовольствие, которое я могла сейчас получить, это купание в прохладной реке.

    -  Бедные кирасиры, им в медных доспехах сейчас совсем плохо, - сказала я, обмахивая лицо платком покойного Ломакина. - Почему они их не снимут, на нас же не собирается напасть никакой враг?

    -  Такое совершенно невозможно, - серьезно объяснил Иван Николаевич, - военные должны легко сносить тяготы службы. Форма их полка такова и ее нельзя менять по своему произволению.

    -  А ежели нам встретится река, им можно будет в ней купаться?

    Флигель-адъютант задумался, сам не нашел ответа и подозвал в окно Вяземского. Тот поехал рядом, пригнулся к холке коня, заглядывая обветренным и загорелым до красноты лицом в карету.

    -  Денис Александрович, - спросил его Татищев, - кирасирам во время похода купаться дозволено?

    -  Купаться? - озадачено, переспросил Вяземский. - Не припомню такого параграфа в новом кавалерийском уставе. Да и где здесь купаться, когда кругом одно поле!

    -  А если нам встретится река? - вмешалась в разговор я.

    -  Если глубокая, то дозволено, - с улыбкой, подсказал командиру совсем юный корнет. - Мы сами можем и не купаться, а просто помыть в ней лошадей.

    -  Да, жара стоит чрезвычайная, - пожаловался флигель-адъютант, - как бы ни начались лесные пожары.

    На этом разговор оборвался. Я откинулась на спинку дивана и попыталась хоть ненадолго вздремнуть. Иван Николаевич смотрел на меня с сочувствием и, чего уж таить, с нежностью. Думал он о том, как мне тяжело переносить дальнюю дорогу, жару и искренне желал, чтобы нам встретилась деревня, в которой можно было бы переждать зной. Однако крутом, сколько хватало взгляда, простирались заросшие кустарником пустоши, и не было никаких признаков человеческих поселений.

    -  Алевтина Сергеевна, не желаете ли попить водицы? - спросил Татищев, лишь только я открыла глаза.

    -  Нет, благодарю вас, Иван Николаевич, я предпочитаю терпеть, чтобы не дразнить жажду, - ответила я.

    Думаю, дамы меня поймут. Много пить я никак не могла себе позволить. Ехать одной в сопровождении стольких мужчин и все время просить останавливать карету в чистом поле, я не могла из женской стыдливости.

    -  Скорее бы добраться до какого-нибудь жилья, - вполне понимая мои трудности, сочувственно сказал флигель-адъютант.

    В наш разговор вмешался Вяземский. Он откуда-то прискакал на взмыленном жеребце и радостно крикнул:

    -  Я нашел реку! Она тут совсем недалеко от дороги!

    Кавалеристы радостно загалдели и, не дожидаясь команды, наперегонки, поскакали в указанном направлении.