Лена судорожно вздохнула: бабушку почти некому провожать, она ни с кем не дружила. Только самые близкие пришли на похороны. Папа даже автобус не стал заказывать, вполне хватило трех легковых машин.

«Ничего, ОНА не обидится, – Лена с трудом заставила себя улыбнуться, вдруг захотелось походить на свою недобрую, несгибаемую, эгоистичную – так все говорили! – властную бабушку. – ОНА не терпела лицемерия. Всегда говорила, что хотела и кому хотела. Плевала, если собеседнику не нравилось. И всегда доводила начатое до конца. А я…»

Лена резко выпрямилась: как она могла ТАК распуститься?! Позволить, чтобы Игорь увидел ее в ТАКОМ виде… Слабой, никчемной, в соплях и слезах!

А Саша Карелин?!

Лена вспомнила свой жалкий лепет в кафе, внимательное Сашино лицо, его дружеское – всего-то! – похлопывание по плечу и сочувственную улыбку.

Она, Лена, производила жалкое впечатление! Бабушка бы снова сказала: внучка не ее крови. И дело не во внешнем несходстве.

Но это ж неправда!

Лена бросилась приводить себя в порядок. Долго стояла под ледяным душем. Дрожала под тугими струями и размышляла, как вести себя при встрече с Игорем и Сашей.

«Надоело, что они до сих пор смотрят на меня как на маленькую девочку, – зло думала Лена. – Нет, даже хуже! Как на бесплатное приложение к другу-Лешке. Эдакое досадное недоразумение. Мол, путается что-то там под ногами, внимания требует…»

–Кстати, нужно поставить точку на дурацкой истории с сережками, – пробормотала Лена, сдергивая с вешалки полотенце.

Она посмотрела в зеркало и осталась собой довольна: строгое красивое лицо, яркие синие глаза, тонкая талия, длинные стройные ножки, им все девчонки в классе завидовали...

Лена одобрительно улыбнулась белокурой девушке в зазеркалье и злорадно подумала: «Может, и зря я все затеяла. Вряд ли Игорь вообще вспомнит, кто такая эта Рыжая…»

                                                            ***

Скуратову не хотелось оставаться на поминки, но уехать с кладбища домой он не решился. Уж слишком грустным выглядел Лешка, Игорь его раньше таким и не видел. Парень даже плакал украдкой.

Да и Карелин то и дело шмыгал носом и прятал глаза. Сашка, кажется, с раннего детства знал умершую старуху и любил по-своему. За язвительность, за несхожесть с другими, за собственное мнение по любому вопросу, за нескрываемый интерес к их с Лешкой нехитрым мальчишеским проблемам, за умение хранить чужие тайны.

Игорь стоял за спинами друзей и угрюмо наблюдал за «провожающими». Их немного пришло на эти похороны. Сами Кирсановы, ближайшие родственники, кое-кто из друзей и молодящаяся дама со странно значительным лицом.

Нет, скорее, личиком. Сухоньким, с кулачок, но торжественным, как на девятое мая.

Она кружила возле гроба, словно огромная моль, в черном шелковом платье, чересчур свободном для нее. Всматривалась в лицо почившей с непонятным напряжением и что-то жарко шептала, будто Софья Павловна могла услышать. Дама в черном походила на сумасшедшую.

Еще из посторонних присутствовали врач и старый юрист, Игорь не раз видел их в доме. Оба в строгих темных костюмах, со скорбными лицами.

Скуратов слышал, как импозантный доктор, протирая накрахмаленным носовым платком очки, сказал соседу:

–Сильная была женщина, несгибаемая. Верите, сама поставила себе диагноз, я лишь подтвердил. После моих слов – ни истерики, ни слез, ни обреченности – ничего. Спокойно улыбнулась и, знаете, что сказала?

–Бог шельму метит? – неприятно усмехнулся старик-юрист.