Страсть‑то с голоду, да с холоду, –

Распашная, безобразная.

Окаянствует и пьянствует,

Рвет Писание на части...

– Ах, гондолой венецьянскою

Подплывает сладострастье!

Роза опытных садовников

За оградою церковною,

Райское вино любовников –

Сладострастье, роза кровная!

Лейся, влага вдохновенная,

Вожделенное токайское –

За <нетленное> – блаженное

Сладострастье, роскошь райскую!

22 августа 1917

“Нет! Еще любовный голод…”

Нет! Еще любовный голод

Не раздвинул этих уст.

Нежен – оттого что молод,

Нежен – оттого что пуст.

Но увы! На этот детский

Рот – Шираза лепестки! –

Все людское людоедство

Точит зверские клыки.

23 августа 1917

Иосиф

Царедворец ушел во дворец.

Раб согнулся над коркою черствой.

Изломала – от скуки – ларец

Молодая жена царедворца.

Голубям раскусила зоба,

Исщипала служанку – от скуки,

И теперь молодого раба

Притянула за смуглые руки.

– Отчего твои очи грустны?

В погребах наших – царские вина!

– Бедный юноша – я, вижу сны!

И служу своему господину.

– Позабавь же свою госпожу!

Солнце жжет, господин наш – далёко...

– Я тому господину служу,

Чье не дремлет огромное око.

Длинный лай дозирающих псов,

Дуновение рощи миндальной.

Рокот спорящих голосов

В царедворческой опочивальне.

– Я сберег господину – казну.

– Раб! Казна и жена – не едино.

– Ты алмаз у него. Как дерзну –

На алмаз своего господина?!

Спор Иосифа! Перед тобой –

Что – Иакова единоборство!

И глотает – с улыбкою – вой

Молодая жена царедворца.

23 августа 1917

“Только в очи мы взглянули – без остатка…”

Только в очи мы взглянули – без остатка,

Только голос наш до вопля вознесен –

Как на горло нам – железная перчатка

Опускается – по имени – закон.

Слезы в очи загоняет, воды –

В берега, проклятие – в уста.

И стремит железная свобода

Вольнодумца с нового моста.

И на грудь, где наши рокоты и стоны,

Опускается железное крыло.

Только в обруче огромного закона

Мне просторно – мне спокойно – мне светло.

25 августа 1917

“Мое последнее величье…”

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному – в ночь – наследству

У Господа – особый счет.

Мой – не сошелся. Не по средствам

Мне эта роскошь: ночь и рот.

Простимся ж коротко и просто

– Раз руки не умеют красть! –

С тобой, нелепейшая роскошь,

Роскошная нелепость! – страсть!

1 сентября 1917

“Без Бога, без хлеба, без крова…”

Без Бога, без хлеба, без крова,

– Со страстью! со звоном! со славой! –

Ведет арестант чернобровый

В Сибирь – молодую жену.

Когда‑то с полуночных палуб

Взирали на Хиос и Смирну,

И мрамор столичных кофеен

Им руки в перстнях холодил.