И грохочет ватага пьяная:
– Атаман, вставай!
Належался с басурманскою собакою!
Вишь, глаза‑то у красавицы наплаканы!
А она – что смерть,
Рот закушен в кровь. –
Так и ходит атаманова крутая бровь.
– Не поладила ты с нашею постелью,
Так поладь, собака, с нашею купелью!
В небе‑то – ясно,
Тёмно – на дне.
Красный один
Башмачок на корме.
И стоит Степан – ровно грозный дуб,
Побелел Степан – аж до самых губ.
Закачался, зашатался. – Ох, томно!
Поддержите, нехристи, – в очах тёмно!
Вот и вся тебе персияночка,
Полоняночка.
25 апреля 1917
3. (Сон Разина)
И снится Разину – сон:
Словно плачется болотная цапля.
И снится Разину – звон:
Ровно капельки серебряные каплют.
И снится Разину дно:
Цветами – что плат ковровый.
И снится лицо одно –
Забытое, чернобровое.
Сидит, ровно Божья мать,
Да жемчуг на нитку нижет.
И хочет он ей сказать,
Да только губами движет...
Сдавило дыханье – аж
Стеклянный, в груди, осколок.
И ходит, как сонный страж,
Стеклянный – меж ними – полог.
Рулевой зарею правил
Вниз по Волге‑реке.
Ты зачем меня оставил
Об одном башмачке?
Кто красавицу захочет
В башмачке одном?
Я приду к тебе, дружочек,
За другим башмачком!
И звенят‑звенят, звенят‑звенят запястья:
– Затонуло ты, Степаново счастье!
8 мая 1917
“Так и буду лежать, лежать…”
Так и буду лежать, лежать
Восковая, да ледяная, да скорченная.
Так и будут шептать, шептать:
– Ох, шальная! ох, чумная! ох, порченная!
А монашки‑то вздыхать, вздыхать,
А монашки‑то – читать, читать:
– Святый Боже! Святый Боже! Святый Крепкий!
Не помилует, монашки, – ложь!
Захочу – хвать нож!
Захочу – и гроб в щепки!
Да нет – не хочу –
Молчу.
Я тебе, дружок,
Я слово скажу:
Кому – вверху гулять,
Кому – внизу лежать.
Хочешь – целуй
В желтый лоб,
А не хочешь – так
Заколотят в гроб.
Дело такое:
Стала умна.
Вот оттого я
Ликом темна.
2 мая 1917
“Что же! Коли кинут жребий…”
– Что же! Коли кинут жребий –
Будь, любовь!
В грозовом – безумном! – небе –
Лед и кровь.
Жду тебя сегодня ночью
После двух:
В час, когда во мне рокочут
Кровь и дух.
13 мая 1917
Гаданье
1. “В очи взглянула…”
В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где‑то ответил – гром.
– Ох, молодая!
Дай погадаю
О земном талане твоем.
Синие тучи свились в воронку.
Где‑то гремит, – гремят!
Ворожея в моего ребенка
Сонный вперила взгляд.
– Что же нам скажешь?
– Все без обману.
– Мне уже поздно,
Ей еще рано...
– Ох, придержи язык, красота!
Что до поры говорить: не верю! –
И распахнула карточный веер
Черная – вся в серебре – рука. |