Ответила так потому, что КонстантинСаныч очень сопротивлялся предстоящей поездки из-за её самочувствия, точнее из-за сроков. Дорога хоть и в поезде, но всё же. Нет, она стояла на своём, мол, я сильная, двоих легко родила, рожу и третьего. То, что у них будет сын, они не сомневались. Да и УЗИ подтверждало.

— Ой, Клавдия, смотри мне, — шутливо погрозил пальцем КонстантинСаныч. — Сразу же бей тревогу. Чтоб я меры принял.

— Ой, Костик, — передразнила супруга, — ты у меня первым узнаешь, и роды сам примешь. — Оглаживая живот, улыбнулась она, и вновь одёрнула дочерей. — Девочки, носы расплющите, женихи замуж не возьмут.

Девчонки прыснули со смеху, но отстранились.

За окном поплыли привокзальные строения, убогие, грязные; строчки бесчисленных рельсовых путей; малые и большие светофоры, всё прочее прижелезнодорожное… И бетонные стенки гаражей потянулись, серые, грязные, кривые, неумелой рукой разрисованные непонятными буквами графити; заборы, за которыми теснились торговые палатки, выцветшие и разноцветные… Серо всё, скучно, безрадостно, но не в купе.

— Да, не Стокгольм! — отворачиваясь от окна, скептически при этом щёлкнув американскими подтяжками, подарком Смирнова, с ухмылкой заметил КонстантинСаныч.

— Да ладно тебе со своим Стокгольмом, — в который уже раз отмахнулась Клавдия Ивановна. — Чего там хорошего? Лучше б не ездили.

И правда, не надо бы так сейчас. Действительно, возник в последнее время у старшины такой скептический грешок. Чуть что, он, налево и направо криво усмехался: «Не Стокгольм», и всё. Приговор вроде всему и вся выносил. И дома, и на работе. До поездки — туда! — нормальным человеком был, ничего плохого в своей стране и жизни не замечал, а вернулся… Это когда они в Стокгольм по тревоге доставлены были… «Шум» в газетах был, снимки, репортажи. «Выдали» там, в их Глобане на «ура» и на «бис». Глобан, это зал концертный, в форме огромного шара. А гостиницы там, ребята! а улицы! а чистота! а площади! а люди!.. Все приветливые и все улыбаются. Дней несколько всего были, а фотографий привезли, башлей — Санька Смирнов поделился! — впечатлений, за глаза! Здесь теперь, дома, глядя по сторонам, по любому поводу и часто, старшина с усмешкой, криво замечал: «Не Стокгольм». Всё у него теперь здесь было «не Стокгольм», кроме, естественно, супруги Клавдии Ивановны и дочерей. Тут был «полный абгемахт!».

Отвернувшись от окна, КонстантинСаныч и увидел в купе ту самую разницу. Существенную.

За окном — чёрте что, а рядом с ним, три лучика счастья! А скоро будет и четыре. Четы-ыре!!

В купе четы Хайченко всё было именно так. Ярко и празднично. Светло и тепло. Родные все. И в отпуск. Всей семьёй. Собрались. Ехали. К родственникам супруги. Первый раз. В город Иркутск. Перед этим списались, жена телеграммой родственников уведомила. Те ответили: «Да-да, конечно, ждём, ждём!»

— А точно нас встретят, точно? — в который уже раз спрашивает КонстантинСаныч супругу. Беспокоился. В предварительных разговорах он не участвовал, на работе занят был, жена все организационные мероприятия сама проводила. Хайченко только «добро» дал и билеты льготные заказал.

— А как же, Костик, конечно. Я уверена, — ответила Клавдия Ивановна, и светло вздохнула. — Даже не верится…

Старшиной, командиром, КонстантинСаныч был только на своей работе, в оркестре. Дома он был даже не ефрейтором как бы, а просто солдатом, рядовым. С удовольствием и только рядовым. Обычным мужчиной. Газету почитать, телевизор посмотреть, картошку иногда почистить, мусор вынести, что ещё… Да, с дочками он с удовольствием возился, это да.