Пра повесила трубку. — Доктор Шульц уже идёт, — сказала она. Болетта плакала, Вера тихо лежала у неё в объятиях. — У неё язва желудка оттого, что она морила себя голодом! Я же говорила ей — надо больше есть! — Старуха повернулась к Арнесену: — Так, на сегодня мы закончили. Привет жене. — Но Арнесену хотелось побыть ещё. Он не мог пропустить такое. Он скрупулёзно собрал весь опрокинутый им сахар, поправил чашку, тщательно вытер носовым платком разлитый кофе. Всё это он делал неспешно и основательно. Он рвался отвести Веру в спальню. — Во время службы у нас было санитарное дело, — заявил он. Тогда старуха решительно указала ему в сторону прихожей и входной двери. — Я вижу, ваша одежда всё ещё висит там. Захватите, когда будете выходить.

Но Арнесену потребовалось ещё раз пересчитать деньги. Он открыл кофр и перепроверил выручку, монетка за монеткой, бумажка за бумажкой. Поэтому, когда Вера была уложена в постель и Пра вышла из спальни, Болетта всё плакала, давным-давно опоздав на работу, а страховщик Арнесен стоял в прихожей, свесив свой пыльник через локоть, и вертел в руках шляпу, точно руль. — Бедная девочка пришла в себя? — прошептал он. — Она спит. Не смею долее вас задерживать. — Арнесен воззрился на старуху. — А у неё часто такие приступы? — Вера перенесла воспаление лёгких, затяжное. Но я давно попрощалась с вами. — Арнесен приоткрыл губы в полуулыбке. — Воспаление лёгких? В некоторых случаях страховая компания желает изучить медицинское заключение прежде, чем определить размер премии. — Пра широко распахнула дверь. — Врач уже в пути. В третий раз говорят вам: прощайте!

Арнесен поклонился, подхватил кофр и попятился на площадку, где принялся тщательно застёгивать пыльник на все пуговицы. Пра собралась уже захлопнуть дверь, но передумала и уцепила его за руку. — А как, собственно говоря, вы можете быть абсолютно уверены, что Штейнеры не вернутся? — Потому что они умерли! Я же сказал. Вы, что ли, газет не читаете? Зачем квартире простаивать? — Пра выпустила Арнесена, и он немедленно принялся шуршать в карманах. И достал газетную вырезку, фотографию с подписью. — Посмотрите, — сказал он. — Это журнал «Веко». Вот фру Штейнер и Рахиль, видите?

Старуха взяла фотографию и поднесла к глазам. Это были они. Огромная печаль и столь же огромная злость наполнили Пра. На снимке были Рахиль с мамой. Мама, умирающая или уже мёртвая, скелет в отрепьях с обтянутым кожей черепом, огромадные глаза, смотрящие то ли в камеру, то ли на Бога, то ли на палача, и держащая мать за руку Рахиль, почти голая, плечи острые, как крылья из хрящиков, она стоит прямо, она плачет, кричит, рот как рана на лице, на уже старческом лице девочки, без возраста, без времени, покалеченный ребёнок на пороге смерти на фотографии, где умирающий цепляется за мёртвого. Под фото было написано по-шведски: Страшный концлагерь «Равенсбрюк» переполнен настолько, что узникам не хватает роб.