Изменить размер шрифта - +
Под фото было написано по-шведски: Страшный концлагерь «Равенсбрюк» переполнен настолько, что узникам не хватает роб. Всё. Больше ни слова. Старуха припала к стене. — И вы носите это в кармане?! Как же вам не совестно, — сказала она тихо. — Я просто увидел, что это они, — промямлил Арнесен. — И вырезал. Можно фотографию назад? — Нет. Фотография будет у меня. Пока вы живёте в их квартире. — Арнесен покрыл голову шляпой и вырвался, старуха дала ему пройти. — Надеюсь, когда-нибудь мы все будем спать спокойно, — вымолвила она.

Тут они услышали приближение доктора Шульца, тяжёлые шаги по лестнице, хлопки руки по перилам. Арнесен быстро поднял глаза на Пра. — Спасибо, я сплю превосходно. Только жена мается бессонницей. — И он споро побежал вниз, но, минуя Шульца, который оказался изрядно спавшим с тела и трезвым, всучил ему свою визитную карточку. Доктор Шульц секунду посомневался, пробежал глазами текст и покачал головой. Арнесен остановился на площадку ниже, он держал шляпу в руке и снова улыбался. — Позвоните, когда потребуется, доктор! — Никогда не потребуется. Страховать мне, по счастью, нечего. — Шульц сунул визитку в карман и одолел последние ступеньки до двери, где его нетерпеливо поджидала Пра. Она втянула его в квартиру и захлопнула дверь. — Она в спальне. Идите! И не снимайте ботинки.

Доктор Шульц опять потребовал оставить его наединe с Верой на время осмотра. Пра и Болетта ждали в гостиной. Они молчали. Тихо было так, будто Верино молчание въелось в мебель, стены, абажуры, обои и картины, и все краски стали глуше, а запахи тяжелее. Дуло из-под балконной двери, холодом опоясывая ноги. Ветер обдирал листья с деревьев на Киркевейен. Первое мирное лето давно осыпалось листвой. Датчане в Копенгагене обыграли сборную Норвегии 2:1. Бомбы упали на Хиросиму и Нагасаки, и тень человека навсегда впечаталась в землю. Доктор Шульц всё пропадал у Веры.

Пра нетерпеливо встала. — Я мёрзну! Говори что хочешь, но я — мёрзну! — Болетта сидела сцепив руки. — Я ничего не говорила. — А я всё равно мёрзну! Заснул там доктор, что ли? Я пойду посмотрю. — Болетта ухватила её: — Не трогай его. — Хорошо, тогда я разожгу камин. Вечером я хочу тёплой «Малаги» и Веру тоже попотчую. И хины туда побольше! — Отлично, мама. Зажги камин.

Старуха запалила спичку, сунула её в прорезь и открыла задвижку. Вскоре они почувствовали, что тепло ползёт вверх, и тогда Пра положила ладони на зелёное шершавое железо и вздохнула. — Я больше у Арнесена не страхуюсь, так и знай, — сказала Пра. — Не дури, — ответила Болетта. — Тогда он отнимет часы. — Всё равно. Я его на дух не выношу! — Теперь вздохнула Болетта: — Ты стала грымза грымзой. Честное слово! — Старуха топнула ногой: — Неправда! Я только Арнесена терпеть не могу! — Ты и доктора Шульца терпеть не можешь. Ты всем грубишь! — Пра шепнула через плечо: — Нет, всё-таки чем там этот идиот занимается? Вроде он заходил к ней трезвым? — Но Болетта распалилась и не унималась: — Ты и домоуправа Банга терпеть не можешь! — Что за спортом он занимался? Тройной прыжок! Смех да и только! Знаешь, у тебя опять болит голова, и тебе лучше помолчать. — Ты вообще никого не любишь! — крикнула Болетта. — Вот неправда. — Давай, назови, кого ты любишь. Хоть одного человека! — Назову с радостью. Я люблю Йоханнеса В. Йенсена!

Старуха вскрикнула, оборвав себя на полуслове, и прижала распаренные руки к груди, точно обожгла пальцы. Болетта порывисто вскочила на ноги. — Что случилось? — Старуха показала на маленькое, закопчённое оконце, за которым полыхало высокое рыжее пламя.

Быстрый переход