«Одно неверное слово – и эта вода превратится в яд… Одно слово – и все закончится здесь и сейчас. Но я… так хочу жить», – Эля решительно подняла сосуд и осушила его до самого дна.

В полной тишине она поставила опустевший кубок перед Килианом и, повернув голову, посмотрела на Беардара. Ненависть?.. Нет. В его глазах горела такая нечеловеческая мука, что сердце девушки пропустило удар и вновь забилось неровными, рваными толчками, разгоняя заледеневшую кровь.

– Мне жаль, – одними губами прошептала Эллия и отвела глаза, не в силах вынести этот взгляд.

– Я хочу поговорить с ней, – в этом хрипе с трудом узнавался некогда равнодушный голос Охотника. – Наедине. Сейчас, – отрывистые фразы рассекали воздух подобно кинжалам.

– Дар! Я не могу позволить тебе! – привстав, Килиан с тревогой смотрел на подобравшегося как перед прыжком друга.

– Я. Просто. Хочу. С ней. Поговорить, – от напряжения его скулы побелели. – Сейчас.

– Дар…

– Я не причиню ей вреда.

– Хорошо, – сдался старый Магистр. – Я даю тебе полчаса.

– Мне этого достаточно.

Маги поднялись и цепочкой вышли из зала. Последним шел Килиан. Обернувшись, он с тревогой посмотрел на Беардара:

– Помни, ты обещал, – не дождавшись ответа, он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Эля стояла посреди опустевшего зала, чувствуя, как его стены стремительно сближаются, заставляя ее задыхаться. Все, что она видела перед собой, – это пронзительный взгляд бледно-карих глаз. Содрогнувшись от горящей в них ярости, она опустила глаза на судорожно сжатые кулаки мужчины, изо всех сил сдерживающего гнев. Грудь Дара вздымалась, загоняя в легкие воздух с силой кузнечных мехов, выдавливая из груди невыносимую боль, пока она не прорвалась наружу глухим рычанием:

– За что? – его кулак с силой врезался в столешницу, оставив в прочном дереве внушительную вмятину. – За что? – не выдержав напряжения, он заметался по комнате, пытаясь успокоиться.

Все, чего хотелось Беардару в данный момент, – это сомкнуть свои руки на шее этой девчонки и душить, пока в ее глазах не потухнет последняя искорка жизни. Он чувствовал, как Тьма отвоевывает уголок в его душе, и всей своей волей боролся с неистовой яростью. Схватив со стола хрустальный графин, Дар со всей силы запустил им об стену, давая выход скопившимся эмоциям, и, невероятным усилием взяв себя в руки, вновь повернулся к застывшей Эле:

– За что? Почему Малик? Он в своей жизни мухи не обидел, – каждое слово, произнесенное глухим, хриплым голосом, вонзалось в ее сердце подобно копью.

– Мне действительно жаль. Это моя ошибка, – сцепив за спиной дрожащие пальцы, Эллия посмотрела на Дара, – прости.

– Простить?! Этому не может быть прощения! – он остановился прямо перед ней, нависая всем телом. – Даже твоя кровь не искупит его смерть.

– Я не боюсь искупления! – запрокинув голову, она твердо посмотрела ему в лицо.

Зарычав, он схватил ее за горло, с наслаждением впитывая испуг, вспыхнувший в темных глазах. Интуитивно схватившись за его запястье, Эллия попыталась ослабить давление, но мгновение спустя, замерев, она с нечеловеческим усилием разжала сведенные пальцы и опустила руки, принимая то, что он уготовил для нее. Крепкая ладонь все сильнее сжималась вокруг гортани… От недостатка кислорода ее сознание помутилось, и, мельком подумав, что это стало дурной привычкой, Эля провалилась в темноту…

Очнувшись от обжегшего лицо потока ледяной воды, она с удивлением поняла, что все еще жива.