Она и в самом деле не танцевала, но лишь потому, что никогда не имела возможности, и теперь с завистью следила, как Зуга кружил Алетту Картрайт в изящном вихре вальса.

Робин понимала, что никто не пригласит ее на танец, а если и пригласит, она наверняка опозорится. Она украдкой огляделась в поисках знакомого или хотя бы дружелюбного лица, не желая остаться одна в толпе и горько сожалея, что изменила своему решению и не осталась дома.

Спасение пришло так быстро, что Робин едва удержалась, чтобы не кинуться капитану на шею. Вместо этого она произнесла ровным голосом:

– О капитан Кодрингтон. Добрый вечер.

Рядом с ней был, безусловно, один из самых привлекательных мужчин в зале. Ощутив на себе негодующие взгляды бесчисленных соперниц, Робин с достоинством приняла руку капитана, однако, к ее удивлению, он сразу повел ее в сад.

– Он здесь! – тихо проговорил Кодрингтон, когда они отошли подальше от посторонних ушей.

Спрашивать кто, не было нужды. Робин вздрогнула и на мгновение замолчала.

– Вы его видели?

– Он прибыл за пять минут до вас в карете губернатора.

– Где он сейчас?

– Пошел в кабинет Зануды вместе с губернатором. – Капитан сверкнул ледяным взглядом. – Доволен собой дальше некуда.

Приблизился слуга с серебряным подносом, уставленным бокалами с шампанским. Робин рассеянно покачала головой, а Кодрингтон взял бокал и осушил в два глотка.

– Черт возьми, знает прекрасно, что никто не посмеет его пальцем тронуть!

Опускалась вечерняя прохлада, морской оркестр перебрался на оркестровую лоджию над бальным залом и продолжал наигрывать танцевальные мелодии в энергичном военном стиле на радость танцующим. Один из них выделялся среди толпы, и не только благодаря своему росту. Многие танцоры раскраснелись и едва переводили дух, а Мунго Сент-Джон кружился, приседал и скользил с размеренной, спокойной грацией, совершая круги по залу быстрее всех. В его объятиях неизменно оказывались самые хорошенькие женщины – красотки смеялись, их щеки пылали от возбуждения, а подруги со скрытой завистью поглядывали на него через плечи партнеров.

На огороженном колоннадой балконе собралась компания морских офицеров – сослуживцев Клинтона – и их спутниц. Кодрингтон и Робин присоединились к ним, но не участвовали в общей болтовне, а наблюдали за Сент-Джоном. Робин втайне надеялась, что тот посмотрит на нее, и она взглядом выплеснет ему в лицо свою ненависть, однако он ни разу не оглянулся. Она даже подумала, не предложить ли Кодрингтону потанцевать, изменив прежнее решение, но тут же передумала. В качестве танцора капитан не выдержал бы сравнения с элегантным американцем.

Идя к ужину под руку с Клинтоном Кодрингтоном, она заметила впереди Сент-Джона. Он вел блондинку, вдову, слывшую в колонии самой красивой, самой богатой и самой ненасытной. Ее пышная прическа блистала алмазной пылью и страусовыми перьями, голые плечи сияли, парчовый лиф, усыпанный жемчугом, больше открывал грудь, чем скрывал. Традиционный черный фрак Мунго Сент-Джона производил куда большее впечатление, чем самые пышные мундиры окружающих.

На глазах у Робин вдова хлопнула его веером по плечу, чтобы привлечь внимание. Сент-Джон церемонно склонился к ней. Дама привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.

– Бесстыжая шлюха! – прошипела Робин.

Сдержав удивление, Кодрингтон кивнул:

– А он – сам дьявол.

Словно услышав, Мунго оглянулся. Он с улыбкой поклонился Робин, столь интимно и понимающе, будто снова раздевал, как тогда, на «Гуроне».