Но если уж совсем быть честной, я догадалась обо всем в тот момент, когда, сидя в пробке, мы решили ехать к нему домой. Ах, какое счастье быть честной! Сняв трубку с висящего на стене телефона, я стала набирать номер своей квартиры. С первого гудка отозвался муж:

— Лиза, уже двенадцатый час! Мы с Леной тебя ждем. С тобой все в порядке?

— Более чем, — спокойно ответила я. — Я вернусь завтра. Пожалуйста, объясни все Лене.

— Что я должен ей объяснить?

— Что мы с тобой свободные и еще молодые люди, имеющие право на свою жизнь. Надеюсь, ты сделаешь это деликатно — пощадишь девочку.

— Лиза, нам с тобой нужно поговорить!

— Завтра. А сейчас, я надеюсь, ты выполнишь мою просьбу.

— Хорошо, — ответил он холодно.

— Спокойной ночи, — попрощалась я.

Глава 6

Утром мы завтракали.

Я смотрел на нее теперь уже не украдкой, как раньше, в наши первые встречи в машине. И не как вчера, когда мы пили шампанское. Тогда я отчаянно желал ее, и я не знал — уйдет она или останется на ночь. И она словно угадала, что со мной творится, — позвонила домой и просто сообщила о своем выборе. И вся в эту минуту светилась искренностью и решимостью, было ясно, что для нее все очень серьезно… А что я мог сказать о себе?

Одно дело хотеть женщину, и совсем другое — соединиться с ней внутренне, стать ответственным за нее… Обнимая Лизу ночью, я иногда возвращался к этим мыслям. Но теперь меня точно пронзило: я ее люблю!

Лиза умела быть очень разной: настороженной, — холодной и очаровательно задумчивой, веселой и остроумной, как вчера вечером, и обезоруживающе-нежной, как ночью. Но главное — она была родной и близкой. С первой встречи я почувствовал это, но осознал только сейчас.

А если твоему близкому человеку грозит опасность — нужно действовать!

Позавтракав, мы быстро оделись и спустились к машине.

— Мы должны уличить Карташова в чем-то очень серьезном. Иначе он тебя просто так не отпустит, — заговорил я, выруливая со стоянки. — Во-первых, ты слишком много знаешь. Во-вторых, исполняя его поручения, ты наверняка делала что-то такое, ну — с точки зрения закона — предосудительное. И тут он может опять тебя подцепить.

— Он говорил, я работаю в интересах правосудия, — неуверенно вставила Лиза.

— Говорил, — вздохнул я. — Теперь… зачем им понадобился Гришка? Он чист, как слеза младенца. Его арбатское барышничество — детский лепет. Да я думаю, и не в этом дело. А в чем? Зачем он им сдался?

Лиза пожала плечами.

— Тебя надо обезопасить — это раз. Потом — Гришка… Конечно, дело не в Карташове. Ты говорила: Карташов боится Иннокентия Константиновича.

— Да еще как! Просто трепещет.

— Карташов — сам исполнитель, мелочь, — соображал я, — а разгадка — в Иннокентии Константиновиче. Точнее — в его «Обелиске». Ясно, что их занятия «блокадным периодом» и беспризорными детьми — только прикрытие. Значит, пока мы не узнаем про «Обелиск», мы не поймем, откуда ждать удара. Правильно я говорю? — Я засмеялся и одной рукой обнял Лизу.

«Что же они за люди, — думал я о Карташове и Иннокентии Константиновиче, — использовали малейшую возможность, чтобы превратить человека в раба!.. Превратили ее жизнь в ад, а после рассуждают про истинных сынов отечества и о высоком свободном искусстве. Будь трижды проклято такое искусство. Но я сам такой же! Ведь разглядел, увидел-то я ее только через это искусство.