— В самом еще начале, — вспомнил я вслух, — я просил Гришку не делать парсуну темной, чтобы она сверху не давила. А он сделал темной. И как точно! Ты прошла годы мрака. Именно прошла! Ведь человек в страданиях перерождается. Слабые души ожесточаются и гибнут. Но сильные этим мраком только очищаются и становятся нечеловечески светлыми. Ты сильная, Лиза. Очень-очень сильная.

Мы подъезжали к ее дому.

— Поступим вот как. — Я остановил машину. — Ты пока ведешь себя как ни в чем не бывало. Для Карташова ты по-прежнему — ловец Гришки. Для Гришки — модель. Только модель! — Я весело подмигнул ей, но весело, кажется, не получилось. — А я спешно разузнаю про «Обелиск».

«Самое лучшее сейчас, — соображал я по дороге на работу, — наши детективы. Но они палец о палец не ударят без команды шефа». И я, поставив машину во дворе рядом с еще разгоряченным губановским «саабом» (значит, Губанов только что откуда-то вернулся, наверно, с новым заказом «в стиле «модерн»), не заходя к себе, направился к шефу.

— У себя? — Войдя в приемную, я кивнул секретарше, бессменной Веронике — русской красавице с толстой косой.

— И совершенно один, — хулигански подмигнула она.

Я, постучав, отодвинул дубовую дверь:

— Макар Якимыч, можно?

Макар Якимыч — шеф и хозяин «Мебель-эксклюзив» — был для меня загадкой. Он удивительным образом сочетал в себе почти непрерывный кураж, доходящий до шутовства, с тонким тщательным воспитанием, которое трудно скрыть, и классическим образованием. Но где и кто его образовал, было тайной. Внешность Макар имел совершенно мужицкую, но через нее явственно проступала аристократически утонченная личность. Мне казалось, здесь таилось одно из двух. Или Макар прятал себя под личиной шута, или же в тяжелых конвульсиях в нем погибал артист. А может быть, то и другое. Но не было у нас человека, кто бы не уважал Макара.

— Можно, Саша. — Макар поднялся из-за стола, протягивая мне руку.

Он был наголо брит, в белом шелковом костюме. На груди блеснул орден «Мать-героиня». Пожимая руку, я всмотрелся в него — «Мать героина».

— Надумал, Саша? — перехватив мой взгляд, хохотнул Макар.

— Вы о чём?

— О Швейцарских Альпах.

— Надумал, Макар Якимыч.

— И отлично. Чуешь: старинный рыцарский зал, длинный, всегда, даже в солнечный день, мрачный, гулкое эхо под низким сводом, который незаметно переходит в стену и вдруг разверзается громадной пастью камина — жаровней с бараном на вертеле, отблеск пламени пляшет на старых решетках стрельчатых окон, за которыми ослепительные альпийские снега? Молодец, что напомнил, — заказываем… — Макар снял трубку.

— Я насчет «Обелиска».

— Мы его проверили уже, Саша.

— Не в этом смысле, Макар Якимыч. Подозрительно здесь…

— Подозрительно?! — засмеялся Макар. — Да нынче всяк стал подозрителен. Ты выгляни в окошко. — Окно его кабинета выходило на Таганскую улицу. — Покажи мне хоть одного не подозрительного. Ты видишь, как быстро русская нация переродилась в подозрительных кликуш и подозрительных хапуш?

— Макар Якимыч, у меня есть основания…

— Саня! — остановил меня Макар.