Дескать, в то время, когда весь честной народ помогал тульскому полку оправиться от нашествия тартар и укрепится, церковь, ведомая митрополитом, пыталась получить свою долю в этой помощи.
— А она пыталась?
— Это мне не известно.
— Как все неприятно поворачивается… — произнес Игнатий Лойола.
— Именно так, — кивнул брат Доминик. — И именно протопоп Сильвестр выступает за церковное признание Андрея из Тулы воскресшим Всеславом Полоцким…
Они еще немного поговорили, и брат Доминик удалился. А Игнатий Лойола расплылся в скептической улыбке, в сторону закрытой двери.
Не требовалось большого ума, чтобы понять замысел доминиканцев. Игнатий развернул мощную кампанию по критике их деятельности, указывая на беспомощность и неспособность выполнять поставленные перед ними задачи. Провал прозелитизма в Литве. Нарастающий кризис в Москве. Развал униатского движения. Доминиканцев было за что критиковать в те годы. И Игнатий это делал. Со все нарастающей силой. Так вот. Брат Доминик ясно и отчетливо дал понять, что Лойоле нужно отступиться. Иначе его ждут проблемы. Серьезные проблемы. В том числе и новые обвинения в ереси, вплоть до поддержки протестантизма со всеми вытекающими.
Немного помедлив и все обдумав Игнатий Лойола отправился на прием к Юлию III…
— Случилась великая беда, — произнес Игнатий, подойдя ближе и поцеловав перстень на руке Папы.
— Где? — вяло поинтересовался Папа, известный в мире как Джованни Мария Чокки дель Монте. Он мало интересовался делами и проводил практически все свое время на вилле, предаваясь комфортному бездействию. Лишь изредка предпринимая робкие попытки реформировать церковь, дабы она отвечала новым вызовам времени. Однако дергался больше для вида и не утруждал себя какими-либо особыми усилиями.
— Доминиканцы из-за своей лени, нерешительности и бездеятельности довели до того, что в Московии начались волнения верующих. Их подначивают еретики-протестанты, грозя обратить всю Московию в свою ересь. А это ставит под угрозу не только нашу миссию в Литве, но и ставит в сложное положение Польшу с Ливонией.
Юлий медленно осмотрел Игнатия с головы до ног. Молча. Он неохотно обдумывал, что тому сказать, но ничего не шло в голову. А Лойола, чуть помолчав, продолжил:
— Если мы не предпримем сейчас самых решительных действий, то потеряем Польшу с Ливонией и поставим Священную Римскую Империю в очень сложное положение. Ибо северные еретики получат мощную поддержку с востока. Честные католики окажутся в крайне опасном положении. Доминиканцы…
— Что доминиканцы? — перебил его Юлий. — Они опять тебе угрожали? Не отрицай. Я ведаю, что брат Доминик навещал недавно вашу резиденцию.
— Они угрожали не мне, — максимально вежливо ответил Игнатий Лойола. — Они угрожали всей католической церкви, настаивая на том, чтобы я замолчал. Чтобы не смел бить тревогу и позорить их. Пожар ереси меж тем разгорается с новой силой.
— Я понял тебя. Ступай. — произнес Папа.
— Но…
— Мне нужно подумать.
Игнатий несколько секунд помедлил, переваривая сказанное. Поклонился. Вежливо попрощался. И покинул понтифика. Хотя у него внутри все клокотало. Папа ведь все знал и даже не пытался что-либо сделать. Да и вообще вел себя так, словно ничего не произошло…
Однако ушел Лойола недалеко. Его догнал кардинал Джанпьетро Карафа. Уже весьма старый, но все еще чрезвычайно энергичный человек, поставивший в свое время инквизицию в Испании на новый, системный уровень. Фанатик, получивший прекрасное богословское образование. А также основатель ордена театинцев, цель которого заключалась в борьбе с ересью и духовным обновление служителей церкви…
Весной 1555 года он станет Папой Павлом IV, который прославится как жесткий, решительный и безжалостный Понтифик. |