|
Однажды даже он отпустил себе бороду, в знак того, что и ему не чуждо «сокращение переписки», но скоро оставил эту затею, потому что князь Петр Антоныч, встретивши его в этом виде, сказал: «Эге, брат, да и ты, кажется, в нигилисты попал!» Во-обще, он счастлив и уверяет всех и каждого, что никогда так не блаженствовал, как находясь в от-ставке. II Каждый день утром к старику приезжает из города бывший правитель его канцелярии, Павел Трофимыч Кошельков, старинный соратник и соархистратиг, вместе с ним некогда возжегший ад-министративный светильник и с ним же вместе погасивший его. Это гость всегда дорогой и всегда желанный: от него узнаются все городские новости, и, что всего важнее, он же, изо дня в день, пове-дывает почтенному старцу трогательную повесть подвигов и деяний того, кто хотя и заменил неза-менимого, но не мог заставить его забыть. Утро; старик сидит за чайным столом и кушает чай с сдобными булками; Анна Ивановна усердно намазывает маслом тартинки, которые незабвенный проглатывает тем с большею готовно-стью, что, со времени выхода в отставку, он совершенно утратил инстинкт плотоядности. Но мысль его блуждает инде; глаза, обращенные к окошкам, прилежно испытуют пространство, не покажется ли вдали пара саврасок, влекущая старинного друга и собеседника. Наконец старец оживляется, на-скоро выпивает остатки молока и бежит к дверям. — Ну-с, что новенького? — спрашивает он после первых взаимных приветствий. — Мостит базарную площадь-с. — Как? Кто? — Новый-с. Известие это поражает изумлением. Старик многое предвидeл, многое предсказал; но этого ни предвидеть, ни предсказать не мог. — Признаюсь! — произносит он не без смущения, — признаюсь! — Да и мы-таки подивились! — поддакивает Павел Трофимыч. Не то чтобы идея о замощении базарной площади была для старика новостью; нет, и его вооб-ражение когда-то пленялось ею, но он оставил эту затею (и не без сожаления оставил!), потому что из устных и письменных преданий убедился, что до него уже семь губернаторов погибло жертвою этой ужасной идеи. — Но предвидел ли он, этот безрассудный молодой человек, те непреоборимые трудности, да-же опасности, с которыми связано подобное предприятие? — Сказывали-с; Яков Астафьич даже примеры представляли-с… — Ну? — Остался непреклонен-с. Начинаются сетованья и соболезнованья; рассказывается история о погибших губернаторах, и в особенности приводится в пример некоторый Иван Петрович, который все совершил, что смертному совершить доступно, то есть недоимки собрал, беспокойных укротил, нравственность водворил, и даже однажды высек совсем неподлежаще одного обывателя, но по вопросу о мостовых сломился, был отрешен от должности и умер в отставке, не выслужив пенсиона. — А я так вот выслужил! Мостовых не строил, а пенсию выслужил! — прибавляет благодуш-ный старец. — Раненько, вашество, тяготы-то с себя снять изволили! — льстит Павел Трофимыч. — Я?.. Что ж?.. Я послужить готов!.. Я, мой любезный Павел Трофимыч… Меня этими мосто-выми не удивишь! Я не только перед мостовыми, но даже перед тротуарами не дрогну! Только надо к этому предмету осторожно, мой милый… Ой, как осторожно надо подступить! — Что говорить, вашество! с осторожностью и гору просверлить можно! — Это так. Потому, сегодня стукнешь — ямочка, завтра стукнешь — ан она глубже, — после-завтра — и еще глубже! Так-то, мой любезный! В таких разговорах незаметно летит время до обеда, после чего Кошельков отправляется об-ратно в город за свежим запасом новостей. На другой день та же обстановка и тот же дорогой гость. Оказывается, что «новый» переломал в губернаторском доме полы и потолки. Старик делается серьезен, почти строг. |
