То ли слишком устала, то ли верила во глубине души, что дурость должна быть вознаграждена.
— Мамочки, — выдавила Маланька и попятилась. — Я туда не полезу!
— Почему?
В конце концов, шанс стать царицей, пусть и небольшой, но имелся.
— А если не выйдет? — сказала она шепотом. — Папенька меня точно в монастыре закроет от позору!
— Какого?
— Ну… у Баськи загорелся, а у меня нет.
— Идем, — решила Стася, ибо чужая дурость, оказывается, явление заразное, и подхватила Маланьку под руку. А Горыню под другую. Так они по лесенке и поднялись.
И главное, что никто-то не остановил.
То ли местные и вправду притомились, то ли удивились крепко, то ли просто решили, что спорить с ведьмою — себе дороже. Главное, Стася пришла в себя уже на помосте, что возвышался над толпою.
И вид отсюда открывался изрядный.
— А вы… — робко поинтересовался писец, наставляя стальное перышко на Стасю. — Тоже?
— Тоже, — сказала она и подтолкнула Маланьку. — Маланья, дочь Матвея Фроловича…
— Это я, — отозвалась Маланька, застывши перед камнем.
Камень как камень.
На первый взгляд.
И на второй.
Но вот… тянуло от него чем-то этаким. Нет, не силой, силу Стася приучилась слышать, но… будто музыка звучала, где-то очень и очень далеко, так, что и не расслышишь. Только эхо вот и доносится. И манит прислушаться.
А лучше прикоснуться.
Поверхность уже и не каменная, отливает бархатной мягкостью. Даже удивительно, что камень этот показался Стасе обыкновенным. Серым. Не серый он, а… как шерсть русской голубой.
Именно.
И вкрапления красного огоньками.
Девичья ладонь дрогнула и все-таки камня коснулась. Осторожненько так. А он вспыхнул, пусть и не сразу, а будто задумавшись.
— Не шали, — велела Стася камню и пальцем погрозила, отчего тот замерцал, а после сиянием отозвался. — Видишь, а ты боялась…
Маланька только рот раскрыла.
И закрыла.
Воззарилась печально.
— Как вы… без нас-то?
— Как-нибудь, — пообещала Стася и не удержалась, камень погладила, благодаря, что не подвел. Тот отозвался сонмом искорок, что закружились вокруг Стаси будто мошкара. И глядя на это кружение, замер жрец. И писец застыл.
И слаженно охнула толпа.
— Это вы бросьте, — Стася попыталась стряхнуть искорки, но только венец покосившийся сбила, и с ним покрывало, что съехало, выставив на всеобщее обозрение короткие волосы её.
Вот вечно со Стасей не то приключается.
А на помосте вновь молодцы возникли, которые из государевой стражи, охраны, стало быть, потенциальных невест.
— Ну уж нет, — Стася подняла и покрывало, и венчик, кое-как приладив на голову. — Вы это бросьте… я в невесты не пойду.
— П-почему? — с легким заиканием осведомился писец, впечатленный то ли искрами, то ли Стасиным самоуправством.
— Не хочу.
И ведь негромко говорит вроде бы, но слова разносятся над рыночной толпой.
— И вообще… у меня уже жених есть. Целых два.
Стася и на пальцах показала. Мало ли, вдруг со счетом тут сложнее, чем с письмом. Писец кивнул, явно с облегчением — вот не вписывалась Стася никак в образ царской невесты — и жрец тоже кивнул. А Стася обратилась к Горыне:
— Ты… хочешь?
— А и хочу! — та вздернула подбородок и гордо шагнула к камню, который уже готов был отозваться светом. |