И ленточка, к чернильнице прилипшая.

Сухой лист.

Почти новый ботинок под кроватью.

Честно, Никита и сам не знал, зачем под кровать полез. Точно не за ботинком, но его вело странное желание осмотреть эту комнату, изучить её всю, найти то, что в ней сокрыто.

А ведь сокрыто было.

Пусть и не сразу увидел сокрытое. Да и потом не увидел, скорее уж всколыхнулась вдруг внутри сила, задрожала заячьим хвостом, норовя свернуться, притвориться, будто бы её нет. И след от прикосновения твари — а человеком она не была, тут Никита готов был поклясться — заныл. И отзываясь на нытье это, меленько, подло задергалось сердце.

Он заставил себя сесть.

И успокоиться.

Закрыл глаза… самоанализ — еще та погань, с которой прежде-то не особо ладилось. Оно и верно, к чему себя мучить, если есть к кому обратиться. Но тут… сила отзывалась слабо, но тем и лучше.

Надо-то капля.

И сосредоточенность.

Выровнять дыхание. Успокоить сердце, а после уж сплести тончайшую паутинку. Дурбин даже удивился, что получилось у него с первого-то раза. И собственная сила, отправленная не вовне, но внутрь тела, полетела-побежала огнем по жилам.

И вправду неприятно, как и предупреждали.

Жжется.

Чешется. Зато… с почками неладно, и давно, надо бы поправить, да все некогда было. Кишечник… язва еще не появилась, но близко. А вот сердце крепкое, работает ровно. Сосуды… тоже чистить, потом, после, когда вернется к нему своя сила или же появятся деньги, чтобы заплатить за чужую.

Никита дернулся, когда вспыхнула огнем грудь, и глаза открыл, не удержался, и застонал, пытаясь сладить с этим вот пламенем, которое разгоралось на коже. А следом, отзываясь на пламя, разгорался под кроватью, выжигая пыль, и престранный знак.

— Вот ведь, — Никита встал на четвереньки и голову под кровать сунул, надеясь разглядеть этот самый знак получше. — Надо же…

Круг.

И звезда в круге. Руны… незнакомые. Есть в них что-то, напоминавшее о тех, которые Никитка учил, но только напоминавшее…

— И что это за погань? — спросил он сам у себя, потирая грудь, пламя в которой угасало. А следом гас и знак. — Не знаю, что, но…

Он не рискнул прикасаться. Зато вдруг ощутил запах крови, резкий, яркий.

Свежий.

Появился и пропал.

Никита поднял башмак и, покрутив в руках, хмыкнул. Кровь и вправду была. Всего капелька на отвороте, но… теперь она, оживши однажды, стремительно таяла.

— Сдается, я опять влез куда-то не туда, — Никита сунул башмак под кровать и покрывало расправил.

Огляделся.

И… что ему дальше делать-то?

Глава 50. В которой ведьма знакомится с царскою семьей

Сто лет спала спящая красавица беспробудным сном! Немало богатырей позабавилось.

Стася глядела на царевичей.

Царевичи на Стасю.

Царица на всех-то и с выражением лица преблагостным, даже довольным. Мрачная зверюга, пристроивши голову на коленях царицы, ни на кого не смотрела, ибо дремала или же делала вид, что дремлет.

— Ведьма, — с какой-то непонятною радостью произнес светловолосый богатырь, чем-то донельзя напоминавший того самого, мультяшного Алешу. Должно быть легкою придурковатостью во взгляде.

Улыбкою счастливой.

— Можно подумать, — сказал второй, который изо всех сил старался глядеться серьезней. — Ты ведьмы никогда не видел.

— Такой не видел, — возразил богатырь. И запустивши пятерню в космы, поскреб. — А ты замужем?

— Обойдешься, — рявкнула Стася, решив, что ей и без того женихов многовато.