— Ты… — прошипела она. — Пожалеешь… княжич.

— Уже, — Вышнята вытер кровь с лица. — Жалею. Что… отец… связался…

Кривой клинок ударил Норвуда по морде, вспоров такую надежную волчью шкуру. А удар в грудь отшвырнул зверя на землю, выбив дух.

— Так даже лучше, — черное одеяние сползло с лица, и лицо это оказалось обыкновенным, чересчур костистым, пожалуй, кривоватым слегка. — Твоя кровь тоже неплоха…

Жрец стряхнул темные капли в котел.

И мир задрожал.

А потом… потом что-то изменилось.

Взвыла стая, окончательно проламывая тонкую грань между мирами. И бледный туман, который обыкновенно развеивался, вдруг пополз из дыры, норовя заполонить всю-то долинку. Норвуд вскочил. Заголосила старуха. Сзади раздался чей-то хрип. И запах крови сделался тяжелым.

Сладким.

Рот наполнился слюной, а туман… туман спешил подобраться к котлу, заглянуть в него и, напитавшись темною силой, подняться к самым небесам.

— Убей… — Вышнята еще жил. Стоял, опираясь рукой на землю, силясь подняться, захлебываясь собственной кровью. — Убей его… всех их… не дай им… отец… ошибся…

Из тумана выступила тень, в которой ныне не осталось ничего человеческого, и мелькнула рука, вгоняя нож в спину княжича.

— Твоя жертва принята, — сказал жрец и оскалился.

Норвуд оскалился в ответ, уже понимая, что опоздал.

Но это не значит, что он позволит твари вот так… в волчьем теле есть свои преимущества. И клинок скользнул по шкуре, а клыки вцепились в белое мягкое горло.

Кровь твари была горькой.

А смех… пускай себе смеется. Перед смертью можно.

Глава 58. Где запоздало исполняются некоторые детские мечты

Порядочного человека можно легко узнать по тому, как неуклюже он делает подлости.

Мишанька успел догнать батюшку. С трудом. Все ж бегать во всех этих юбках — дело неудобственное. И ладно-то хоть наряд сподобили более-менее свободный надеть, в ведьминых платьях он бы и того не сумел.

— Надо… срочно…

— Некогда, — Гурцеев взмахнул рукой, а после отряхнулся, скидывая тежелую шубу, как есть, на грязные камни.

И шапка за нею последовала.

А вот посох свой батюшка не отпустил, повел кругом, и воздух затрещал от силы, которая того и гляди прорвется.

— Им мертвую воду подсунули! — рявкнул Мишанька, понимая, что еще немного и батюшка уйдет.

Опять.

Всегда-то у него находились дела преважные, тогда как собственные Мишанькины представлялись ему пустыми, времени и внимания не требующими.

— Что?

— Мертвую воду, — Мишанька с раздражением отбросил косу за спину. — Подсунули. Соколовой. Полагаю и Медведевой. И прочим из тех, что порододовитей. Ну, ты понял.

На родовитости споткнулся.

Батюшка сдвинул брови, но хотя бы слушает.

— Вот, — Мишанька протянул флакон, обернутый кружевным платочком Аглаи. — Мне Соколова выдала. Её матушке жрец, который… камень зажигал алтарный присоветовал. Сказал, чтобы выпила, тогда станет краше прежнего. Хотя там уже краше некуда.

— И остальным…

— Я не проверял. Не успел. Собирался, но к царице позвали… что тут происходит?!

— Смута.

— Это я уже понял, — Мишанька тряхнул головой, и треклятая коса со спины соскользнула.