Изменить размер шрифта - +
 — Где нам, собственно, всем и место. Кроме вас, Кэт, и вас, Габи, разумеется… Так что нам скажете, пастор? Не тяните.

Пастор смущенно кашлянул: он не любил быть в центре внимания.

— Враг рода человеческого изощрен и злонамерен, — осторожно начал он, — однако не думаю, что это он. С точки зрения теологических доктрин, по крайней мере, многое не сходится. И на адские муки все, что с нами происходит, тоже не очень похоже…

— Ну это кому как, — с сарказмом заметил агент Клаус. — Хотя некоторым из присутствующих, конечно, грех жаловаться. Вот вы, генерал, махнули в поезде коньячку, закусили салями — и привет. А мне-то каково? Когда вместо обещанного ящика сардин тебе вновь и вновь всаживают пулю в живот, это, по-моему, и есть сущий ад…

— Пожалуйста, заткнитесь, Клаус! — нервно прервала агента Габи. — Ради всего святого! Вас убили, но мы, в отличие от вас, живы. Я твердо помню, что я жива и что со мной ничего плохого не случилось… правда, и ничего хорошего тоже. У вас, Кэт, хотя бы остались двое детей, а у меня никого, кроме фрау Заурих.

— У меня есть одна идея, — подал голос Шелленберг. — Помните, Штирлиц, ваш русский классик Теодор Достоевски написал роман под названием «Попок»? Очень похоже на нашу ситуацию: там все умерли, но тем не менее как-то разговаривают между собой…

— Во-первых, дорогой Вальтер, этот Достоевски — никакой не «мой», не надо меня ловить, все равно не поймаете, — тотчас же отреагировал Штирлиц. — Во-вторых, это не роман, а рассказ. В-третьих, он называется не «Попок», а «Бобок», от слова «боб», то есть растение семейства бобовых, или, вероятнее всего, от слова «бобок», синонима вишневой косточки, или, возможно…

— О’кей, Штирлиц, о’кей, мы все прекрасно знаем, что вы умный и эрудированный, — вмешался Даллес. — Давайте уже, наконец, проедем «в-третьих». Что у вас «в-четвертых»?

— …или, возможно, от имени Боб, уменьшительного варианта имени Роберт, — как ни в чем не бывало продолжил Штирлиц. — А, в-четвертых, уважаемый мистер Даллес, в рассказе все герои обладали информацией, что они умерли. У нас же, прошу заметить, собрались в основном живые… ну если, конечно, не брать в расчет Клауса, Плейшнера, Рольфа с Барбарой и еще Гельмута…

— И почему, интересно, меня здесь никогда не принимают в расчет? — напряженным тоном поинтересовалась Барбара. — Раз натуральная блондинка, так что — непременно идиотка?

— Барби, куколка, вы прелесть, — рассеянно утешил ее Даллес. — Не дуйтесь. Штирлиц просто имел в виду, что вы, в некотором смысле, мертвая натуральная блондинка… Послушайте, господа! Кто-нибудь, объясните мне: разве бывает в природе такое место, где грань между живыми и неживыми отсутствует?

— Еще как бывает, — ухмыльнулся Клаус. — Дахау, например.

— Нет, мы вряд ли в концлагере, — усомнился Холтофф, — что-то я здесь не вижу ни вышек, ни охраны с овчарками, ни бараков, ни проволоки — вообще ни черта я вокруг не вижу…

— Ну так сбегите отсюда, герр Холтофф, — фыркнул Клаус. — А? Чего? Не можете? А раз все равно не можете, то зачем охрана и вышки? Лично я думаю, что мы пока в чистилище. Там, наверху, еще, наверное, не решили, куда нас теперь — в ад или в рай. Как вам, пастор, такая версия? Принимается за основу?

— Эта гипотеза не лишена известных резонов, — тщательно подбирая слова, сообщил пастор.

Быстрый переход