Прочим она деловито погрозила средним пальцем, взяла со стола книги, указку, классный журнал, пристроила сумочку подмышку и вышла за дверь.
В коридоре второго этажа расслабленно дымил у открытой форточки дубина Жуков из одиннадцатого «А».
— Привет, старушенция, — почти миролюбиво сказал он Бабе Ксюче, выпуская дым ей в лицо. — Закурим по одной?..
Только оказавшись на полу лежащим мордой вниз, любимый сын первого помощника мэра уяснил, каким опасным оружием в умелых руках может быть простой двухтомник Достоевского. И как, мамочки, больно, когда обычную деревянную указку трижды с хрустом ломают о твою голову.
А Ксения Леопольдовна твердой поступью центуриона уже входила в учительскую. И первым делом с размаху врезала ногой по фанерной коробке у входа. Раз, другой, третий — до тех пор, пока что-то в глубине коробки не треснуло.
— Ксе… — возмущенно начала Плетка и тут же ойкнула, схлопотав сумочкой по уху.
— Школе. Миксеры. Не нужны, — угрожающе, с расстановкой объявила на всю учительскую Баба Ксюча. — Потому что не нужны никогда. Есть возражения?
Возражений не было. Плетка, вытаращив глаза, молча держалась за ухо. Географичка Мелехина соляным столбом застыла над фаянсовой свиньей-копилкой с общественными деньгами. Из-за вешалки потрясенно икнула практикантка Салиас. Все прочие были на уроках.
Баба Ксюча аккуратно положила Достоевского на стол, затем отодвинула локтем соляной столб и взвесила в руке денежную свинью.
— Ого, — сказала она. — Девочка созрела.
И без колебаний жахнула копилкой об пол.
Осколки фаянса и мелочь разлетелись по всей комнате. Баба Ксюча с необычайным проворством увернулась от брызг осколков и монеток, после чего быстренько подмела с полу все голубые, желтые и редкие малиновые бумажки. Зеленые десятки ее не заинтересовали.
— Я тут решила, — обратилась она к географичке, — что за десять лет работы выслужила себе небольшую премию. На текущие расходы. Кивните, если согласны.
Черная Касса, вся белая от страха, мелко затрясла головой.
— Спасибо, коллеги, — вежливо сказала Ксения Леопольдовна. — Счастливо оставаться.
Последний визит она нанесла директору. Протаранив заслон секретарши Вероники в приемной так же просто, как тяжелый «хаммер» утюжит колесами траву и колючий кустарник, Баба Ксюча на некоторое время задержалась у двери Гугина. Приложила к ней ухо. Услышала, наверное, что-то забавное, поскольку распахивала дверь с улыбкой.
— А вот и грымза! — объявила она, входя. — Легка на помине.
Директор Гугин был не один и без галстука. И без пиджака. А ценный растущий кадр Марина Сергеевна — даже и вовсе богатым бюстом наружу.
— В пьесе Гоголя «Ревизор», — сообщила им гостья, — тоже есть немая сцена. Молчите, молчите, будьте ближе к классике.
Баба Ксюча ткнула мизинцем в одну из аппетитных выпуклостей. Несильно, словно оценивала свежесть батона в булочной.
— Я так и думала, — интимно подмигнула она. — Силикон. Мэйд ин Чина, пятьсот баксов, гарантия три года. Два из них уже явно прошли… Брысь, синтетика!
Хозяйка пятисотдолларового бюста с визгом выкатилась вон.
— Да что вы себе…
Директор, наконец, обрел речь, но до слова «позволяете» добраться не успел: литераторша схватила его за нос и резко потянула вниз. Челюсть щелкнула, прикусывая язык.
— Сейчас вы подпишете мое заявление об уходе, и мы расстанемся добрыми друзьями. Или недобрыми — зависит только от вас…
Ровно в 9. |