От входной двери, где остался сидеть охранником полосатый носитель диверсантки, раздалось негромкое кошачье фырканье. Скорее всего фырканье означало — поделом тебе, ведьма старая!

Фаина покосилась на «разговорчивого» Васю. Брезгливо скривила лицо:

— Опять свою икотку прихватили? Не могли беса дома оставить? Ведь знаете — не выношу.

Говоря по правде, именно в расчете на непереносимость ведьмы, Миранда сейчас и находилась на четырех лапах, что сильно понижало боеспособность группы. Так что Фаине, можно сказать, сделали респект. Убрали террористку в зверя, а не в Арсения, как было прежде. Поскольку знали строптивый норов Фаины и шли к ней договариваться.

Завьялов поднял вверх, в примирительном жесте, раскрытую ладонь:

— Фаина, мы тебе уже говорили — наша подруга не бес, не дух и не икотка, она — пришелица из будущего и порядочная женщина.

— Очень порядочная, — ответно, в сторону Василия, фыркнула Фаина. — Да вы хоть знаете, сколько на вашей п о р я д о ч н о й грехов-то?! По самую макушку, не отмолить и не отмыться!

Василий зашипел. Завьялов нахмурился:

— Может быть не будем сразу же ссориться и поговорим?

— Поговорим, — кивнула ведьма. — Времени на ругань у нас нет. Как только нож попробует крови крещеного младенца, мне и Арсению — смерть настанет. — Шаманка прямо посмотрела на побледневшего Журбина и подтвердила сказанное: — Не будет, миленький, двух ударов, как я обещала. Будет лишь один, и ты, и я его не переживем.

В напряженной тишине Фаина рассказала о том, как неделю назад почувствовала: в ее доме побывал чужой. Причем так побывал, что старая колдунья заранее не ощутила появления в деревне чужака, не предугадала пропажи. Лишь после свершившегося сердце растревожилось! Фаина бросилась к заветному сундучку, открыла и его и… обомлела. Нож в ножнах, каменные руны в тканевом мешочке — п р о п а л и.

Фаина отрядила близких на родовую поляну, где стоял высокий гладкий столб.

Весть принесенная оттуда родственниками чуть не убила бабушку: с верхушки столба пропал тотемный знак шаманки — выполненная из дерева в незапамятные времена оскаленная морда рыси!

— Рысь-матушку уже не вернуть, — горестно покачивая головой, говорила колдунья. — Было мне видение, что ее сожгли. А на том проклятом огне нож прокалили. В полнолуние заставили его — отринуться от предков. Сейчас нож отдыхает в кладбищенской земле до следующего полнолуния. Когда снова совершат обряд и напоят его кровью крещеного младенца, он станет чужим орудием. Безвозвратно станет. Так как еще и нашей смертью подпитается, мой миленький.

— Сколько времени у нас есть? — с неожиданной для Сеньки серьезностью, быстро спросил Завьялов, хотя Арсений ожидал совсем иных вопросов. «Крещеный младенец, полнолуние, обряд из видения — ты уверена, Фаина, в том, что говоришь?» — Когда следующее полнолуние?

— Через двадцать семь…, нет уже через двадцать шесть дней.

— Успеем, — уверенно сказал Борис. — Куда угодно успеем, хоть в Австралию. Теперь в подробностях — на кой черт этот нож кому-то вообще понадобился?

Фаина растянула в усмешке полные синеватые губы:

— А правильно спросил, хороший. Как раз черту он и сгодился. Понадобился. Нож у меня, ребятушки, украл черный колдун. Тот, что служит оборотной силе.

— На сколько все серьезно?

Глядя на дядю Борю, Арсений поражался, как моментально, без предвзятости, тот стал похож на главу их крошечного поселения, привычно руководящего Большими Советами. Завьялов разговаривал так, словно речь шла не о колдовских обрядах и чертях, а об охоте или посевной на огороде: «Сенька, Марья — один копает, другая картошку в лунки закладывает.