Александра попыталась вмешаться в коммунальную склоку и, чтобы спасти её от профессионального удара чугунной ракетки, я утащил любимую в свою комнату. А там — Мойша Могилевский скучает с котом. Ба! Родной, ты нам-то и нужен.

— Зачем? — испугался, готовясь к самому худшему.

— Не бойся, — успокоили его, — оставляем дежурить у телефона.

— А вы куда?

— Не загружай меня собой, пожалуйста, — вскинул руки. — Если бы я сам знал, куда нас черт несет!

… Какой русский не любит быстрой езды во время полуденного часа пика на столичных магистралях? Все любят и поэтому стоят в глубоких эшелоннированных пробках, похожих на запор в больном организме.

Чтобы избежать подобной неприятности, мы с Сашей поменялись местами она села за штурвальное колесо «Победы», а я побежал впереди автомобиля. Во всяком случае, так себя ощущал, прыгая на штурвальном переднем месте и прокладывая маршрут между проходных двориков и переулочков.

Как мы не передавили всех пенсионеров и юных пионеров (бывших), это осталось для меня загадкой. Оказывается, мой любимый город кишел добровольцами, мечтающими найти под рифлеными колесами легкий конец, в смысле, смерть.

Ан нет — мастерство водителя и штурмана оказались на высоте и нам удалось благополучно добраться до бульварного кольца, где, как призналась наконец моя спутница, нас ожидала конфиденциальная встреча.

— С кем? — выказал закономерный интерес.

— С тем, милый, кто владеет информацией по господину банкиру. Ты же этого хотел?

— Всю жизнь мечтал, — признался, — но к чему такая гонка, милая? Почему бы нам не провести встречу вечерком… под сенью прохладных, так сказать, лип.

— Не говори красиво, Лопухин, тебе это не идет, — отрезала любимая. Дело в том, что наш информатор улетает в Париж… через три часа.

— Ах, Париж-Париж, — поцокал с удовольствием, — тоже хочу в Париж.

— Тебе-то зачем, порнограф?

— Чтобы увидеть это пендюха-ха-ханное местечко и умереть.

— Зачем умирать, Ванечка, если можно жить, и жить счастливо.

С таким утверждением трудно было спорить, впрочем, я и не спорил, хотя на мой непросвещенный взгляд: Париж — та же деревня, только выхоленная, как салон мадам Делакруа, и с Эйфелевой башней, похожей, извините, на ажурные женские трусы. Если, конечно, глядеть издали.

— Лопухин, никогда не быть тебе графом, — подвела неутешительный итог Саша.

— А кем мне быть?

— Порнографом, — и, припарковав авто к чугунной ограде бульвара, открыла дверцу. — Нас ждут, товарищ. Будь вежлив. И не хами, если даже очень захочется.

— Могет, ещё побрить щеки? — возмутился. — Что за китайские церемонии?

— Так надо.

— Ибуибу дэ да дао муди!

— Не матерись!

— Дорогая, эта китайская фраза в нашей транскрипции: «Шаг за шагом к намеченной цели!»

— Я тебя предупредила, друг китайского народа, — и показала разводной ключ. — Игры у стеночки закончились, если тебе это не понятно, свободен, была неприятно строга — где ты, моя девочка в грозу?

«По двору бежит теленок. Как он весел. Как он легок. Я прочту его судьбу в белом пятнышке на лбу. Здесь ему дают редиску, свежих листьев два пучка.», — выбирался из машины, декламируя самому себе стихи из раннего себя.

Был полдень, и над городом висела удушливая от бензино-газовых испарений жара.