Был полдень, и над городом висела удушливая от бензино-газовых испарений жара. Асфальт плавился, как пластилин в руках ребенка. Сидящие под бульварными пыльными деревьями горожане были похожи на апатичные куклы из некондиционной ваты. В троллейбусах, как в огромных аквариумах, плавали потные и дешевые лица пассажиров, не выражающих никаких чувств, кроме мировой обреченности и безропотности судьбе.

Взмах аристократической ручки отвлек меня от столь глобального мироощущения — Александра уже находилась близ мощного «Мерседеса»; у его открытой дверцы замечался вальяжный человек. Глаза предохранял солнцезащитными очками, олицетворяя собой подлинного реформатора, способного секвестировать головушки соотечественников, коль будет на то Высшее соизволение. Приближаясь к нему, я почувствовал убогость своего допотопного мышления, сирость душевных порывов, ущербность джинсовых потертых шкер и помойной майки.

— Савелло, — мелко усмехнулся, протягивая реформаторскую длань для рукопожатия, как того требовал демократический устав его партии. — Аркадий Аркадьевич. Можно — Аркадий.

Привет, враг народа, — сказал я. (Про себя.) — Можно — Ваня, — и тоже протянул руку.

— Лопухин, — уточнила Александра, наступив мне на ногу, пытавшемуся исправить ударение. — Иван у нас журналист, я говорила. И папарацци.

И снова наступила на ногу, когда я хотел уточнить: порнограф-с. Молодой реформатор, согласно кивнув, мол, знаем-знаем мы это сучье племя, отстреливать их надо, как собак взбесившихся, и сделал учтивый жест в сторону салона. Я нырнул в его прохладу, как будто в деревенский погреб. Невидимый кондиционер трудился во всю славу japan техники. Такого количества технических прибамбасов на один квадратный метр полезной площади я не видел никогда — возникало впечатление, что нахожусь в космическом отсеке и сейчас помимо своей воли отправлюсь к далекой и неизвестной звезде. Мою озадаченность истолковали неверно:

— Здесь прослушки нет, — ухмыльнулся Савелло. — Более того, самое надежное местечко. На планете. Во всех смыслах.

— Как в погребе, — брякнул я. — Хорошо. Вот бы ещё бутылочку пива. Для счастья.

— Ванечка, — с укоризной проговорила Александра.

— Боржоми, — и реформатор открыл потайную дверцу мобильного холодильника.

Я понял, если есть рай на земле, то он находится именно здесь, в этом лимузине. И запотевшая бутылка с минеральной водой из горных источников была тому доказательство. И пластмассовый стаканчик цвета розового фламинго для разового употребления. От которого я отказался, посчитав за глумление над собой, крестьянским сыном.

— Спасибо, — проговорил после того, как восстановил водный баланс организма. — Красиво жить не запретишь, господа. Но как говорится, ближе к телу, — чувствовал себя крепостным мальцом в графской карете для выездов в высший свет, куда угодил по недомыслию.

Господин Савелло открыл папочку и спросил, что меня интересует? Все, был честен я. Значит, ничего, верно заметил мой собеседник. Все, что касается коммерческой деятельности господина Берековского. А как далеко вы, молодой человек, готовы идти? Мы готовы идти до победного конца, твердо заявил я, в смысле финала. Хм, задумался молодой реформатор, ну что ж, покропим вам ваши карты; надеюсь, это пойдет на пользу всему нашему обществу.

— А как я надеюсь, — брякнул под шумный вздох любимой.

Через четверть часа общеобразовательной лекции у меня появилось единственное желание: найти г-на Берековского и удавить голыми руками. Предоставленные документы утверждали, что более омерзительной гадины на свободных просторах нашей замордованной родины трудно сыскать.