А знаете что — я ведь ваш должник. Приглашаю составить мне компанию. В пятницу я отправляюсь на охоту. Помилуйте, что за испуганное лицо?! У вас, между прочим, испорченное воображение, мадемуазель. Заметьте, все мои предложения вы воспринимаете в штыки. Вначале приняли за порнографа, потом за душегуба, а теперь — за гнусного соблазнителя. Не надо так хмуриться — возьмите с собой подругу, приятеля, маман, в конце концов. Капитан Вернер, как я понял, вам не совсем по душе.
— Ненавижу, — прошептала Анна и поднялась. — Я буду у парка…
— В восемь утра не рано? Да, непременно наденьте боты и что-нибудь более существенное. — Он кончиками пальцев коснулся ее легкого шарфика. — Букли и чернобурка пока не понадобятся.
Глава 6
Они встретились у входа в парк, потом долго шли по тропинкам, невзначай касаясь друг друга рукавами и пугливо отшатываясь. Что за напасть для влюбленных — «краснеть удушливой волной»! Они «заболели» друг другом с первого взгляда. Анна частенько отворачивалась, скрывая вспыхнувший румянец. Лес ждал их, подготовив все уловки весенней ворожбы, — клейкие листочки, россыпи подснежников на полянах, торопливую рябь прозрачных теней, снежно-медовый запах проснувшейся земли. Сладкая западня…
Мишель был одет по-охотничьи: в прилично потертую бурую замшевую куртку, длинные сапоги, только вместо ружья на его плече висел фотоаппарат. Анна постаралась одеться туристкой — шерстяной лыжный костюм бутылочного цвета, резиновые ботики и белый беретик, косо сидевший на ее гладких, подстриженных до мочек ушей волосах. Но шифоновый шарфик, так подходящий к разным весенним нежностям, все же не был забыт. В погоне за интересным кадром они забрались в чащу. Анна то копалась в траве, то пробиралась через бурелом, выискивая нечто забавное и трогательное — жучков, паучков, пробивающиеся сквозь прелую листву ростки, и даже пробовала снимать сама.
— Ой! Оно же совсем гнилое! — Анна покачнулась, стоя на толстом стволе поваленного дерева, ветка под ее ногами хрустнула, еще секунда — и ее ждало позорное падение в глинистую, смачно блестевшую проталину. Но рука Мишеля оказалась рядом.
— Держитесь, мадемуазель! — Он изобразил стойку кавалера, приглашающего на танец. Прочно ухватившись за рукав, Анна посмотрела на него удивленно и немного испуганно.
— Что-то не так? У меня на носу паучок? — Мишель обмахнул ладонью лицо.
— В этом свитере вы другой.
— Хуже или лучше?
— Моложе. Вы ведь совсем нестарый.
— Какое великодушие! Благодарю, мадемуазель. Я хорошо помню, что в двадцать все тридцатилетние мне казались стариками. А Мишелю Тисо — мастеру фотодела скоро стукнет сорок. Сорок! Никак не пойму, как такое могло случиться со мной…
— Это еще не страшно. У нас в университете был профессор химии сорока пяти лет! Чеканный профиль, черные кудри, такие, знаете, живописные, поэтические… Отвернется к доске писать формулы — в аудитории сплошные томные вздохи. У нас, на медицинском, было много девиц. В Анри Дебера были влюблены абсолютно все! — Анна сидела на пне, разглаживая на коленях клетчатую юбку, и старательно делала вид, что болтает о пустяках.
— Вы тоже? Тоже влюбились в этого престарелого Анри?
— Немножко. — Она досадливо пожала плечами. — Немножко не считается. Я думаю, что это была совсем даже не любовь. Обыкновенное увлечение. Любовь — это когда можно умереть от счастья. От восторга, от того, что это невероятное чудо случилось с тобой… Наверное, такое вообще невозможно перенести…
— А вы ведь в самом деле совсем девчонка. |