Благодаря безмятежности ранней весны, покою, разлитому над древней столицей, им казалось, что планы, обсуждаемые во время неспешных прогулок, и принятые тогда же решения вполне разумны. Кадзу с удивлением замечала, что нежданное счастье доставляет ей лишь спокойную радость и не приносит бурного возбуждения.

Теперь она станет супругой высокопоставленного лица. Подумать только: в долгой жизни это была вершина, которую Кадзу давно рисовала в своих мечтах. Родилась в Ниигате, потеряла родителей, стала приемной дочерью родственников, державших ресторанчик, с первым своим мужчиной рванула в Токио. После всех мытарств и лишений, ценой огромных усилий достигнув нынешнего положения, Кадзу пребывала в уверенности, что ее мечты однажды непременно сбудутся. Уверенность была ничем не обоснована, но до нынешних пор ее жизнь, пусть и не по прямой, текла согласно этой уверенности.

До осени прошлого года она получила вроде бы все, чего желала, ей даже показалось, что эта уверенность больше не нужна. Но после встречи с Ногути, потрясенная тем, как внезапно воспылало ее сердце, она поняла, насколько ей необходима все еще тлевшая убежденность.

Много позже, даже когда дело доходило до того, что общество неправильно понимало ее, пылкость чувств и уверенность странным образом уживались. Нельзя сказать, что страсть Кадзу к Ногути была прагматична. Нельзя сказать, что Кадзу гналась исключительно за репутацией. Их роман с Ногути развивался так естественно, что Кадзу, поступая сообразно своему характеру, не прилагала особых усилий для осуществления мечты. А потом обнаружила, что мечта осуществилась сама собой. Всего-то и нужно было, не думая ни о чем, подождать, пока вино созреет, попробовать его и убедиться, что оно пришлось по вкусу.

Недоразумение возникло из-за искренней и чрезмерно наивной радости, которую Кадзу выказывала в ожидании брака с Ногути. Пожалуй, ей следовало проявить сдержанность.

К вечеру двадцать второго марта уже потеплело. Ногути пришел рано и теперь обсуждал с Кадзу тонкости приема гостей. Он спокойно сидел в зале и безо всякого интереса выслушивал предложения сидевшей рядом Кадзу.

Она показала Ногути меню:

– Сегодня подадут блюдо, которого нет в этом меню. Оно связано с церемонией Омидзутори, но это тяжелая пища. Боюсь, если подавать блюдо к завершению банкета, гости уже не смогут его есть. Так, наверное, лучше подать после того, как ты объявишь всем о нас с тобой?

– А какая связь между тем, что я объявлю, и этим блюдом? – с легким сомнением в голосе спросил Ногути, машинально проделывая щипцами для углей дырочки в пепле, красивыми складками покоившемся в жаровне.

– Ну… – запнувшись, начала Кадзу, опасаясь обычной реакции Ногути. – Вид блюда порадует всех, и твое сообщение, думаю, будет выглядеть очень остроумно и к месту.

– Так ты предлагаешь мне устроить представление?

– Вовсе нет. Это просто идея. Даже приглашение на чай несет какой-то смысл.

– Разве мы преследуем какие-то важные цели? Я собираюсь сказать о нас с тобой самым надежным друзьям, они очень приятные люди. Я никогда не стремился к помпезности.

Кадзу ощутила, что подвернулся удобный случай.

– В таком случае сделаем, как ты говоришь. Станем думать только о желудке и подадим вслед за закусками.

Тут прислуга сообщила, что прибыли директор газетного издательства и восьмидесятилетний старец.

Кадзу с самой радостной улыбкой поднялась, чтобы встретить важных гостей. В свежести ее лица, которая словно стерла прежнее напряжение, не было ничего, что могло бы обеспокоить потрясенного до глубины души Ногути.