Она скептически относилась к популярности Партии новаторов, которая опиралась исключительно на интеллигенцию. Узнав про не охваченные агитацией район Кото и деревенский район Сантама, почувствовала: там бьется множество сердец, завоевать которые может только она.

– Нет ли у нас в Сантаме хороших связей? – часто интересовалась она у Ямадзаки.

И вот в один из дней поздней весны тот принес весть:

– В Омэ пройдет церемония закладки башни Тюрэйто. В парке по этому поводу планируется фольклорный фестиваль, постановщик танцев – ваш земляк, хочет вас пригласить.

– Случай – лучше не пожелаешь. Поеду в каппоги.

– Интересно, а такая одежда подходит для фестиваля народной песни? Проверю.

Судя по намерениям Кадзу, любой труд подобного рода, любой способ сорить деньгами строились на холодном расчете; поведение, в котором сквозили человеческие чувства, тоже служило исключительно цели победить на выборах. Она не принимала в расчет эмоции, которые ее пылкость вызывала в людях, и, слушая разговоры тех, кто был искренне тронут, в душе веселилась. С другой стороны, сталкиваясь с критикой, – мол, ее поступки насыщены притворной страстью, практичны, и только, – она сердилась, полагая, что ее «неправильно понимают». С этой точки зрения психология Кадзу оказалась довольно сложна.

Занятие это было для Кадзу новым, однако показное радушие при общении с народом, как ни странно, во многом и вызывало ответную народную приязнь. То, что Кадзу считала трезвым расчетом, было некой искренностью, как ее понимали массы. Каковы бы ни были побуждения, преданность и восторженность – черты характера, которые народ любит. Да и Кадзу не была полностью уверена в своем равнодушии. Откровенные уловки, способы, которыми она всерьез собиралась обмануть людей, бесстыдные назойливые повторения – все это, наоборот, усыпляло бдительность. И чем больше она стремилась использовать народ, тем больше ее любили. Где бы Кадзу ни побывала, по себе она, несмотря на возникавшие порой пересуды, оставляла свою растущую популярность. Приходя в каппоги как простая домохозяйка, на собрания жен лавочников из Кото, она воображала себя аристократкой, надевшей передник, чтобы обманом слиться с простолюдинами. Но в глазах людей все выглядело правильно. Кадзу больше шло именно каппоги.

В разгар ясного дня конца весны Кадзу в сопровождении Ямадзаки отправилась на машине в двухчасовую поездку в город Омэ.

– Пожертвовать на башню Тюрэйто сто тысяч иен будет, наверное, достаточно. – Она показала сверток.

– Не слишком ли много?

– Это не только для Омэ, но и для семей погибших из Сантамы. Маловато – может быть; но не слишком много.

– Деньги ваши, поступайте, как вам угодно.

– Опять вы ничего не хотите понять. Мои деньги – это сейчас деньги партии.

Перед таким чувством морального долга Ямадзаки оставалось только снять шляпу. И все-таки он съязвил:

– Опять как встанете перед камнем в Тюрэйто, так настоящие слезы ручьем?

– Да, настоящие. Только настоящее и трогает человеческую душу.

Они ехали по шоссе Омэ. Местность вдоль дороги все больше наполнялась зеленью, временами попадались рощицы великолепных вязов. Деревья привольно тянули стройные ветви к синему небу, их заросли были точно огромная сеть, заброшенная в небесный океан.

Кадзу наслаждалась редкой дальней поездкой, настойчиво предлагала Ямадзаки бутерброды, ела и сама. Она не скучала без мужа, считала, что причиной тому работа, которую она, вне всякого сомнения, делает ради него, а их духовная связь только укрепилась. Но эта капризная духовная связь в последнее время стала исключительно фантазией Кадзу, приобрела ее собственное толкование.