– Я – Ногути Юкэн, кандидат от Партии новаторов на выборах губернатора Токио.

Дальше он невероятно монотонно стал перечислять многочисленные пункты своей идеальной политической программы. Вдруг что-то случилось с микрофоном. Ногути, не заметив поломки, продолжал говорить, но тут в противоположном углу началось выступление Тобиты Гэна – кандидата-соперника. Из его микрофона, явно лучшего качества, лился бодрый голос, и в уши первых рядов толпы, собравшейся перед Ногути, била критика Партии новаторов и ее кандидата. Исправить микрофон на месте не было никакой возможности, поэтому решили без промедления вернуться в предвыборный штаб, а потом отправиться в район Кото, но все сочли это несчастливым предзнаменованием.

Молодежь выступление Ногути разочаровало; до Ямадзаки, находившегося среди членов штаба, долетали разговоры:

– Старик что, не может говорить поживее?

– Ладно еще сойти с дистанции на середине пути. Но заявлять об этом с самого начала как-то некрасиво.

Выступления же Кадзу следовало назвать воплощением эмоций, и везде ее награждали – может, отчасти в шутку – аплодисментами. В конце концов она произнесла речь на залитой жгучими лучами послеполуденного солнца привокзальной площади в Сибуе. У ног Кадзу стояло ведро с колотым льдом, и, промокая лицо носовым платком с завернутыми в него льдинками, она говорила около получаса. Громко, слишком близко к микрофону, поэтому порой неразличимо, но ее страстный тон уличной торговки-зазывалы привлек слушателей. Кадзу вытащила на свет случай с докладной запиской императору и использовала его в своей речи:

– Я говорю как жена Ногути Юкэна. Он даже мне ничего об этом не рассказывал. Такой он человек, не кичится своими достижениями. Я же, узнав об этом случае, была поражена. Все мы, и я в том числе, живем сейчас спокойно в чем-то благодаря Ногути. Это-то меня и поразило. Ногути всегда желал мира…

Когда молодые люди с улиц Сибуи прерывали ее криками:

– Нечего тут изливаться о любви к мужу! Хватит! – Кадзу с достоинством парировала:

– Конечно, я изливаюсь. Конечно, хочу убедить вас, чтобы вы его оценили. Отдав свой голос Ногути, вы не пожалеете. Я, его жена, вам это гарантирую.

Продолжая в том же духе, она сорвала бурю оваций. Выступление все не кончалось, Кадзу блестяще излагала суть дела и не обращала внимания на настойчивые знаки устроителей, так что один из молодых организаторов раздраженно отодвинул от нее микрофон. Лед смыл всю косметику с лица Кадзу, открыв здоровую белую кожу уроженки севера, и сейчас перед собравшейся толпой оно выражало неподдельную ярость – такую, кроме Ямадзаки, видели разве что служанки из «Сэцугоан». Кадзу с криком затопала ногами по днищу грузовика:

– Почему вы отбираете микрофон! Хотите убить Ногути?!

Перепуганный организатор вернул микрофон, и Кадзу говорила еще десять с лишним минут.

Взрыв ее возмущения стал для толпы небывалым зрелищем. Лицо, освещенное красным закатным солнцем, со сверкающими капельками растаявшего льда, на глазах преобразилось и мгновенно успокоило людей. Всем почудилось, будто они видят ее обнаженной.

Однако столь длинное выступление Кадзу состоялось лишь в первый день предвыборной кампании. Бессловесный выборный штаб через Ямадзаки предложил ей впредь обходиться одной официальной страницей в четыреста знаков; по времени это составляло одну минуту. Ее также ограничили в открытом выражении чувств. Организаторы опасались, что дальнейшее излияние эмоций легко смоет вопросы о реформах в столичном правительстве и вообще о демократии.