Кадзу шла с опущенной головой и разглядывала втоптанные в землю синие осколки бутылок из-под лимонада и пива. Омываемые дождем, обдуваемые ветром, они казались старинной инкрустацией.

– Во время любования сакурой здесь, должно быть, очень шумно, – заметила Кадзу.

Ее слова прервали размышления Ногути. Но он как раз приготовил ответ:

– Нет. По слухам, такого не бывает. Сакура здесь совсем старая, за ней плохо ухаживают, так что цветов, на которые стоит полюбоваться, здесь нет. Ямадзаки говорил, что шумные толпы собираются под деревьями в парке Коганэи.

– Это хорошо.

Ее слова прозвучали неуверенно, и Кадзу смутно ощущала причину. Она-то мечтала о толпах.

Ногути остановился под сакурой и, постукивая палкой по мокрому дуплистому стволу, позвал:

– Вот, смотри. Она скоро засохнет.

Быстрые движения его взбодрили. У Кадзу сжалось сердце, когда она увидела, как похожие на старую метлу брови нависли над смягчившимися в улыбке глазами. Нарочито оживленный голос Ногути колол душу осколками прозрачного стекла. Хотя Кадзу не попрекали за вчерашнее, настроение испортилось.

Вчера она отправилась к Савамуре Ину, взяв с собой подписной лист. Кадзу, по обыкновению, позаботилась о запасном варианте. Прежде всего она попросила Савамуру как-то повлиять на нынешнего министра финансов, а также на министра торговли, чтобы те оказали ей финансовое содействие. Савамура ненадолго задумался, однако сказал, что ему это сделать трудно и подобное давление скорее всего не принесет Кадзу пользы в ее нынешнем положении.

Тогда Кадзу достала подписной лист и убедила его, что если первым будет стоять имя Савамуры Ина, то остальные внесут пожертвования не задумываясь. Тот печально усмехнулся, извинился, что может сделать это только как частное лицо, велел своей гейше растереть тушь и замечательным почерком вывел кистью: «10 000 иен Савамура Ин».

Пока никто не должен был знать, что дальше Кадзу обратится с подписным листом к разным лицам, на которых намекнул Савамура Ин: премьер-министру Саэки, Нагаяме Гэнки и другим финансовым воротилам. Эта информация никак не могла достичь ушей Ногути.

С той минуты, как она получила подпись Савамуры Ина, в сердце Кадзу зародилось предчувствие нежданного успеха. Опять воспрянула душа, и Кадзу охватило ни с чем несравнимое ликование. Теперь требовалось прятать эту наполнявшую сердце радость. В конце концов Кадзу сгорбилась, как кошка, которая, свернувшись, скрывает избыток своей силы, и решила, что следует отзываться лишь на радость мужа, а в другое время сохранять хмурый вид. Столь противоестественные усилия раздражали. Кадзу полагала, что ее угнетает и вызывавшее тревогу великодушие Ногути.

Но когда она подумала, что муж ничего не знает, его фигура в серой рубашке и с поднятой над головой палкой показалась ей невыразимо одинокой и печальной. Кадзу пришло в голову, что, если бы он знал, было бы легче. Она не считала, что совершила плохой проступок, и надеялась, что в будущем он ее поймет.

– Смотри-ка. – Ногути снова остановился и указал палкой на противоположный берег. – Все еще есть такие чайные. Прямо как в театре.

На том берегу, около дороги, расположилась видавшая виды чайная лавка, совмещенная с дешевой закусочной, где подавали одэн. Под покосившейся крышей через пыльную деревянную дверь с застекленной верхней половиной можно было разглядеть, чем торгуют. Со стеклянной части двери свисали разноцветные полоски бумаги, а деревянную часть прикрывал красный ковер.