Все это время с ней неотлучно сидела хозяйка, и это причиняло страдания. До пожилой владелицы уже дошли слухи о возобновлении работы «Сэцугоан», она была полностью на стороне Кадзу и хотела помочь советом:

– Прекрасно, что вы получили подпись господина Савамуры. Это нужно. Вы настрадались, но результат налицо.

Хозяйка настойчиво предлагала в качестве помощи в делах познакомить с хорошим гадателем, но Кадзу восприняла это без особого энтузиазма. Она боялась плохих предсказаний и сейчас верила только в собственные силы.

Заслышав в дальнем конце коридора шум, хозяйка вскочила и тут же громко воскликнула:

– Мы вас заждались! Негоже заставлять леди ждать.

Послышался уверенный голос Гэнки:

– Это не леди! Просто моя старая подруга зашла выпить чаю.

– Что за глупости вы говорите!

Кадзу сидела выпрямившись и вздрогнула от какого-то дурного предчувствия. Она опять ощущала себя опутанной своеобразными шутками, излишней фамильярностью, снисходительной грубостью старого приятеля. Как бы она ни отвергала их, но вот сидит здесь. Гэнки никогда не вел себя с ней почтительно, как с супругой бывшего министра.

И все же сейчас Кадзу, пройдя через водоворот жестокой предвыборной борьбы, стала куда лучше разбираться в политике. Ей казалось, что она чувствует политику кожей; политика, взывая ко всем пяти чувствам, окружала ее во всем: в шутках, разговорах, женском смехе, аромате дорогих благовоний, зажженных в курильнице в токонома. Политика, разом явив свое лицо, заставляла вершить чудо.

Нагаяма Гэнки, одетый в кимоно, вошел в комнату.

– Здравствуй. – Он небрежно кивнул, сел за стол напротив Кадзу.

Она пристально вглядывалась в уродливое старческое лицо, беспорядочно покрытое странными пятнами, словно ошметками глины. Его покрасневшая кожа выдавала прямо-таки непристойную живучесть и производила впечатление соперничающих друг с другом кусков плоти. Глаза, окруженные складками морщин, выглядели какими-то оголенными. За крупными толстыми губами постукивала белоснежная вставная челюсть.

– Дьявол, – не отводя глаз от этого лица, вымолвила Кадзу.

– Это все, что ты можешь сказать? – с усмешкой отозвался Гэнки.

– Подлец, чудовище! Ты самый грязный из всех грязных мерзавцев! Зря прятался. Думаешь, я не поняла, что этот отвратительный пасквиль, «Биографию супруги Ногути Юкэна», склепали на твои деньги? У тебя ни капли совести. Вонючее дерьмо навозной мухи, человеческие отбросы! Роешься в мусорной куче, куда честные люди выбрасывают грязные ненужные вещи. Как тебя до сих пор не убили, не понимаю. Да разорвать тебя на части и то мало будет!

Кадзу все больше распалялась, собственные слова словно подогревали ее, подталкивали. Лицо ее раскраснелось, во рту пересохло, глаза наполнились слезами, ругань прерывалась всхлипами. Она с такой силой ударила рукой по столу, что разбила бирюзу в кольце. Но ей было все равно, что кольцо сломалось. Когда Кадзу ходила с подписным листом, она специально не надевала бриллиантовое.

– Все так, все так, – послушно кивал Гэнки. Невероятно, но на его глазах выступили слезы, покатились по толстым складчатым щекам. – Я понимаю. Говори, говори дальше, – со слезами просил он.

Он сжал заросшие рыжими волосами кулаки, вытер глаза. Из уст этого безобразного старика полились убаюкивающие, умиротворяющие слова, словно у няни, качающей младенца:

– Я понимаю. Ты очень измучилась. Ты ужасно настрадалась.

Кадзу содрогалась от рыданий, и Гэнки осторожно протянул руку через стол, коснулся ее плеча. Она, обеими руками прижимая к лицу носовой платок, дернула плечом и сбросила его ладонь.

– Ну хватит, хватит. – Голос Гэнки звучал глухо – согнувшись, он сунул голову под низкий столик и потянулся к свертку в шелковом платке благородного лилового цвета, который лежал у Кадзу на коленях.