Сент-Врейн, чья гордость перенесла легкое унижение, запер дверь на замок и начал раздеваться, медленно складывая одежду на кресло, стоявшее рядом с ее кроватью, что он уже проделывал раньше не менее дюжины раз. Ее тело было теплым и податливым, когда он скользнул под ее покрывало. Она немедленно повернулась к нему, прижимаясь к нему гибким телом и издав покорный звук. Какой бы гнев не владел ею раньше, теперь он, кажется, растаял, превратившись в нежный, нетерпеливый жар, который был просто неотразим, хотя и довольно необычен.

Его интерес к Кристине целиком и полностью возродился и Сент-Врейн накрыл ее рот своим, глубоко засунув свой язык при первом движении. Она открылась для него и подняла свои бедра как раз настолько, чтобы скользнуть по всей длине его быстро твердеющего члена. Это был восхитительный, почти невинный жест, и необъяснимым образом это возбудило его еще больше. Снова и снова Джастин проникал в глубину ее рта, вкус которого ничем не напоминал вечернюю мадеру, к которой он привык, а был сладковато-пряным, словно терпкие весенние яблоки. Словно желая завлечь его, она медленно провела гладким изгибом ступни вверх по его лодыжке, тогда как одна ее маленькая, теплая рука погладила изгиб его бедра. Едва ли это можно было назвать чувственной лаской, но его внезапно пронзила молния примитивного вожделения, яростная и трепетная. Его яички сильно напряглись и, на мгновение, его дыхание сделалось отрывистым и быстрым. Господи Боже.

Сент-Врейн намеревался переспать с ней только из сочувствия. Быстрое и жаркое совокупление, предназначенное только для того, чтобы успокоить тщеславие Кристины. Так почему сейчас он испытывает такое искушение помедлить? Не желая слишком серьезно раздумывать над этим, Сент-Врейн усилил поцелуй и погрузил пальцы в ее волосы, лежавшие на подушке словно мягкая, шелковистая завеса. Под его жадным ртом она издала тихий стон; намек на возвращение к бодрствованию. Он почти пожелал, чтобы она не просыпалась полностью и позволила ему взять ее медленно и нежно, пока сама медлила на той идеальной, волшебной грани, где не существует запретов, а желание проявляется свободно и не сдерживаемо.

Не в силах противостоять искушению, Сент-Врейн медленно опустил руку на изгиб ее икры и дюйм за дюймом потянул ее ночную рубашку вниз, пока не открылось сокровище, которое он искал. Почти собственническим жестом забросив одну ногу поверх ее, он проник указательным пальцем в теплое гнездышко волос и начал двигать им взад-вперед в жаркой, шелковистой влаге. Как он и надеялся, с ее губ слетел второй тихий стон. Тяжесть его члена нетерпеливо дернулась у ее бедра. И тут она внезапно сделалась несгибаемой, как доска, в его объятиях.

Он прижал рот к ее уху и горячо прошептал:

— Шшш, любовь моя, — произнес он. — Не борись с этим. Просто расслабься для меня.

Она не расслабилась.

— Господи Боже! — Этот шепот был полон ужаса. — Сент-Врейн?

В неудачливой жизни Сент-Врейна было слишком много таких ужасных, переворачивающих жизнь мгновений; моментов, когда человек осознает, что одно маленькое словно, или одно, кажущееся незначительным действие, только что обрекло его на путь, с которого не свернуть. Сейчас был определенно такой момент.

— О, Боже правый, — прошептал он. — Мисс… мисс Невилл?

Гибкая, стройная женщина в его руках отодвинулась.

— Сент-Врейн? — повторила она.

Ему следовало бы выскочить из постели, но вместо этого он опустил голову и прижался лбом к ее лбу.

— Боже мой, — прошептал он. — Мисс Невилл.

— Да, это я, — ответила девушка. — Полагаю, мы уже установили это. — Ее отрывистые слова противоречили дыханию, которое сделалось быстрым и весьма неглубоким.