Но он знал, что с ним произошло, и знал, почему прячется здесь в подсобке среди швабр, метел и совков.

Написать такое письмо было крысиным актом.

Информатор.

Предатель.

Он стал одним из тех, кого сам всегда ненавидел, и теперь ему приходится скрываться в темноте, бояться предстать перед миром.

И все из-за Арчи Костелло.

Около белого дома с черными ставнями, выходящего фасадом на Хел-Стрит, под свисающими до земли ветвями дерева тихо и неподвижно сидела немецкая овчарка. Она мрачными, желтыми глазами наблюдала за пробегающим мимо Губером. Он видел эту собаку и прежде, и при виде ее всегда прибавлял темп бега. Ему казалось, что когда-нибудь она на него набросится со всей своей злостью, без лая и без предупреждения.

Но этим утром его волновало нечто большее, чем эта собака. Когда он свернул на Джордж-Стрит, то она осталась там же, на Хел-Стрит, и ему показалось, будто убегает от призрака, коим был Брат Юджин, и дрожал в прохладе утреннего воздуха даже притом, что все его тело тряслось от бешеного темпа бега. Он все еще не осознал смерть Брата Юджина, хотя несколько дней тому назад были объявления по школьной трансляционной сети, и затем состоялась поминальная месса. Голос Лайна, усиленный микрофоном, все еще звучал в его сознании: «Смерть, после продолжительной болезни…» Насколько продолжительной? Сколько времени прошло между руинами в комнате № 19 прошлой осенью и последним дыханием Брата Юджина?

«Отрежь», — сказал он себе сразу, как только чуть не подвернул лодыжку на плитке, выступающей над другими плитками тротуара. — «Ты не имеешь никакого отношения к смерти Юджина. Это — совпадение, и все».

Слово «совпадение» кричало в его сознании уже тысячу раз за последние несколько дней. Сцена в классе Брата Юджина, свалка из разрушенных столов и стульев, и учитель, стоящий посреди развалин, слезы, сбегающие по его щекам, по подбородку, трясущемуся как у младенца — все это было сожжено в памяти у Губера.

Губер был тем самым учеником, которому поручили работу в классе Брата Юджина. Арчи Костелло дал распоряжение: ослабить винты в стульях и столах, включая стул Юджина и его стол, чтобы вся мебель развалилась на части при малейшем прикосновении. Той долгой ночью, которую он провел на полу в комнате № 19, ему помогли одетые в маски и темные костюмы члены «Виджилса». Следующим утром он видел разрушения и Брата Юджина, застенчивого и чувствительного учителя, который часто, в полный голос читал стихи в последние минуты урока, несмотря на насмешки и шутки в его адрес. Брат Юджин стоял ошеломленный среди развалин. Он не был способен поверить в то, что сделали с его любимым классом, и был потрясен. Он плакал — никогда еще прежде Губер не видел, чтобы взрослый человек мог так плакать, тряся головой и отказываясь верить своим глазам. Он немедленно взял больничный и после того больше ни разу не появлялся в «Тринити» до своего последнего дня, и умер на прошлой неделе в Нью-Гемпшире, но Губер знал, что на самом деле его смерть наступила еще прошлой осенью. И Губер за это был в ответе, словно это он приставил ствол к виску учителя и взвел затвор. «Нет, ничего подобного не было вообще», — возражал слабый голос в его сознании: «Разрушения были не столь фатальными и не должны были вызвать сердечный приступ или другое физическое заболевание, вызвавшее смерть Юджина. Но кто знает?» — снова он повторял эти слова, задыхаясь от глубины его вины и отчаяния, когда этим утром бежал неизвестно куда.