Но визит Губера вывел его из равновесия, застав его врасплох.

— Сегодня я действительно повел себя глупо. Так, папа? — спросил он, когда в тот вечер они ужинали за столом.

— Я бы не сказал, что глупо, — ответил ему отец. — Кроме того, это была моя ошибка. Я не понял, что ты к этому еще не готов…

— Но мне нужно было… я должен был сказать Губеру, что он ни в чем не виноват передо мной. Боже, он ведет себя так, словно был предателем или кем-то вроде того, чего на самом деле не было.

В столовой воцарилась тишина. Тишина всегда присутствовала в их жизни, но она не была такой уютной, как на ферме в Сан-Антуан. Может быть, потому что по своей натуре его отец всегда был скрытен и немногословен, они никогда не разговаривали начистоту, поддерживали общение главным образом в кратких беседах со многими остановками. Смерть матери Джерри годом раньше окунула их в глубину гробового молчания. Его отец перемещался в пространстве, словно в трансе все свои дни и ночи, в то время как у самого Джерри были его собственные неприятности. Поступление в «Тринити», футбол и создание команды новичков, распродажа шоколада, и все, что за этим последовало, что Канада помогла ему забыть, пока не появился Губер.

— Я должен ему позвонить, правильно? — спросил Джерри.

— Нет, сынок, если это причинит тебе вред. Ты — важнее. Он — Губер всегда может подождать…

И снова тишина. И Джерри молча поблагодарил отца за его слова. Надо было дать Губеру подождать. Он пожалел своего старого друга, но ему самому надо было быть уверенным в том, что сам снова в порядке, что восстановился и поправил свое здоровье прежде, чем побеспокоиться о ком-то другом.

И все же. И все же.

Позже, после того, как его отец ушел на работу, Джерри оказался над раскрытой телефонной книгой, лежащей на полке под телефоном. Он мог на память набрать номер телефона Губера, но он не был уверен в последней цифре — «6» или «7»? И нашел его номер в телефонной книге но, в конце концов, не стал его набирать. Как-нибудь потом, в другое время.

Он подошел к окну, выглянул на темную улицу, и снова вернулся в комнату. Он знал, что ему нужно было выйти за пределы этой квартиры и собрать свою жизнь по кусочкам. Пройтись по улицам, заглянуть в библиотеку, посмотреть, что продается в магазине грампластинок, набрать в легкие весенний воздух. И позвонить Губеру.

Может быть, завтра.

Или послезавтра.

Или никогда.

Табс Каспер поклялся никогда больше не связываться с девчонками. Но в результате с ним стало происходить нечто неладное. Он не мог знать того, что когда поссорится с Ритой и скажет ей: «Прощай навсегда», его будет преследовать гнев, отчаяние и боль. Боль в сердце и боль ниже пояса. Ему казалось, что он ранен, как будто прошел войну в траншеях Первой Мировой в боях за демократию, как это было написано в учебнике по истории. Ему казалось, что он волочит свое существование, будто инвалид с поврежденными ногами, пытаясь воздерживаться от каких-либо чувств, что, конечно же, было невозможно. И что хуже всего, он ел, как сумасшедший, из-за чего поправился еще на девять фунтов, что привело его уже теперь к сорока пяти лишним фунтам. С трудом это принимая, он поднимался по лестнице, тяжело дыша, и все время потел. Его рубашка постоянно была сырой. И ко всему ему на голову свалился «Виджилс».