|
И от всех своих печалей и неудач всегда уезжал потом именно туда. Там рвется вверх гордо закинутой головой Андреевская церковь, капризная, надменная, сине-белая. Во Владимирском соборе весело протягивает навстречу пухлую руку в перевязочках васнецовский малыш Христос, такой непохожий на всех младенцев Христосов и такой похожий на всех младенцев. А Кирилловскую церковь расписывал Врубель. На бульваре Леси Украинки шуршат и бросаются под троллейбусы листья, с печальным шорохом погибая под толстыми шинами. А Владимир держит крест над Днепром… И смотрит на город Лавра. Но нынче, Танюша, мне уже некуда спасаться бегством от своих разочарований — Киев не больно гостеприимен к бывшим горожанам и видеть их вовсе не рвется. И кто теперь утолит мои печали?
Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка. — Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени! Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет — и суда нет… — Раньше у тебя существовала совсем иная версия, — заметила Таня. — Правильно говоришь, — вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями. — Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей — это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль. — Что ты врешь? — пробормотал Петр. — Это правда, — опять вздохнул Крашенинников. — В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть. Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи. — Впрочем, театр, — это теперь не шибко актуально, — продолжал Виктор. — Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр? Петр отрицательно покачал головой. — Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? — Виктор налил себе. — Жизнь изменилась, Танюша, вчистую… Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая? Петр снова растерялся. — Иди ты! — буркнул он. — Мелешь чего-то! Сам не понимаешь! — Окстись, Петя! Как это не понимаю? — Виктор отпил из стакана. — Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ? Петр взглянул исподлобья. — Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой — реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит…" На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. |
