Черные, заскорузлые от грязи, дерзкие, с привычным нахальством пристающие к прохожим и не просящие и выклянчивающие, а требующие милостыню, босые, полуголые, мальчики и девочки в лохмотьях, с живыми и нехорошими, ярко блестящими глазами… И малыши, спящие прямо на горячем летнем асфальте.

"Цыганят" купил бизнесмен из Штатов. Он долго громко смеялся, глядя на картину, потом поведал на ломаном русском — нам бы так болтать по-английски! — что его в России два раза ограбили, сильно избив, и увез картину за океан. Заплатил в валюте.

Летними полднями в Опалихе Виктор задумчиво изображал березки и осины, не понимая хорошенько своих замыслов. Но очень скоро, почти подряд, появились еще две знаменитые работы Крашенинникова.

"Ночная смена".

Голубой вагон первого поезда метро — пять тридцать пять утра. Они едут с работы домой, отдохнуть до вечера — уставшие, поникшие, сонные жрицы любви, "ночные бабочки" с размытой, расплывшейся косметикой и в мятых дорогостоящих туалетах. Возможно, у девочек впустую, понапрасну прошла ночь, даром только время тратили, старались, завлекали, кокетничали… Модно причесанные головки бессильно клонились на тонкие плечики. Они невероятно устали, вымотались, выдохлись… их никто никуда не повел, не накормил, не напоил, спать не уложил, и совсем ничего не удалось заработать… Завтра или даже сегодня они снова выйдут на работу в ночь…

"Новый Арбат" повторял излюбленную тему художника.

Две красавицы неразлучной парочкой стояли недалеко от глобуса. Нежные, изящные, в тончайших кожаных пальто, которые свободно можно протащить через обручальное кольцо, со вкусом накрашенные… На безмятежных лицах — выражение ожидания и уверенности в себе, чувство собственного достоинства… И только где-то в самой глубине глаз пряталось то сокровенное, что удивительно умел передавать Виктор: тоска, страх, смятение…

— Чего они ждут, папа? — задумчиво спросила подросшая Танюша.

— Алых парусов, — с ходу сориентировался Виктор. — Грина читала?

— На Новом Арбате? — усомнилась неглупая девочка.

— Да их можно ждать где угодно! — махнул рукой Виктор. — Даже на борту космической ракеты.

— Ты всегда четко понимал, что такое социальный заказ, — сказал ему Гера, рассматривая новые полотна. — Как сильно он теперь изменился…

— Да, — подтвердил Виктор, — стал жестким и жестоким. Совсем таким, как я… Нынче, Добрыня Никитич, все на продажу.

Гера искоса взглянул на него.

— "Но если звезды зажигают…", — медленно начал он.

— "Значит, это кому-нибудь нужно"! — со смехом подхватил Виктор. — Прифартило мне в одном когда-то, Герка: ни за что ни про что выиграл у судьбы друзей! Они мне слишком многое прощали… Но хоть в чем-то мне должно было повезти!

Георгий ничего не ответил, пристально изучая гетер Крашенинникова.

В выходные дни в Опалиху часто приезжали гости: Оксанины подруги, Гера с Ниночкой и сыном, большим приятелем Танюши, еще кто-нибудь…

Алексей тогда почти два года жил у Виктора — Оксана не возражала — и с удовольствием возился с Танюшкой. Из-за большой семьи брата Алеше приходилось ютиться с родителями в восьмиметровой комнатенке, и Виктор долго этого не выдержал.

Татка не появлялась: на какое-то время она исчезла из жизни Виктора и возникла позже, уже в послеоксанины и преданютины времена.

К приезду гостей Оксана готовилась тщательно, наряжала Таньку и говорила Виктору одно и то же:

— Оденься, пожалуйста, прилично!

Приличным на ее языке назывались джинсы с металлическими заклепочками и обязательным лейблом на правой ягодице и свитер, связанный Оксаной на спицах наугад от рукава без всякого фасона и размера.