Затем я отправился в уборную, переоблачился и отдал наемные одежды Блюхеру, чтобы он вернул их честному кендалскому ремесленнику, — мне по нраву применять полковника таким образом. Вскоре после этого мы распрощались, едва не запутавшись в лапшовом клубке неискреннего панибратства, — все, кроме викария, который изо всех своих христианских силенок старался поверить, что мы славные ребята, — и отправились каждый своей дорогой.

Выпавшая мне своя дорога свелась к двухсот-с-лишним-мильной транспортировке в Лондон в аппарате, каковой Иоанна окрестила «миленьким британским автомобильчиком», — «дженсене-перехватчике». У нее не хватало терпения на нелепое английское жеманство — ездить по левой стороне; за эти четыре часа я, вероятно, выделил больше адреналина, чем Ники Лауда за весь сезон «Гран-При».

Меня, белого и дрожащего, сцедили у отеля «Браун», Лондон, Дабль-Ю-1, где Иоанна твердой рукой уложила меня в постель подремать с огромным полу-галлоном бренди и содовой. Разумеется, на сей раз — достойным. Сон, добрый санитар Природы, сматывал нити с клубка забот до самого обеда, когда я восстал — с нервными окончаньями, уже более-менее адекватно подштопанными. Отобедали мы, не выходя из отеля, что уберегает меня от трудов описывать, насколько хорош был обед. Официант, про которого мне достоверно известно, что он служит здесь с 1938 года, шепнул мне на ушко, дескать, особо рекомендует он горчицу; это утверждение неизменно меня чарует. Воистину, те же самые слова, нашептанные мне тем же самым официантом, впервые распахнули мой юношеский взор навстречу волшебному ландшафту гастрономии во время оно. (Немногие мужчины понимают толк в горчице, и почти ни одна женщина — должно быть, вы замечали. Они считают, если смешать горчичный порошок с водой за пять минут до обеда, уже получится приправа; мы же с вами знаем, что в этом случае выйдет лишь припарка для усталых ног.)

Затем мы отправились в «Речные покои», «Седельные покои» — или какой там ночной клуб вошел в том году в моду; моя душа к этому предприятию не лежала. Я капризно заказал блюдо редиски, чтобы швырять в проходящих знакомых танцовщиц, но меткость меня подводила, и я прекратил после того, как профессиональный борец предложил оторвать мне ногу и побить меня ее влажным концом. Иоанна пребывала в неистово прекрасном расположении духа и весело смеялась; ей едва ли не удалось своими чарами отогнать мое предчувствие неизбежного конца и собственной неадекватности.

Вернувшись в отель, никаких признаков усталости она не являла; а явила мне вместо нее ночное облачение, которое на почте приняли бы за открытку, если бы на нем хватало места для марки.

Лишь немногие из оставшихся во мне устриц поигрывали мускулами, но в первый раз я был пристойно хорош.

Мои ментальные часы на изумление точны: в 10:31 я приоткрыл недовольный глаз и проскрипел жалобу Джоку. О где же, где животворная чашка чаю, тот бальзам, что ровно в 10:30 приводит маккабреев мира сего к какому-то подобию членства в роде человеческом?

— Джок! — еще раз в отчаянии каркнул я. Хрипловатый девический голосок подле меня пробормотал, что Джока тут нет. Я крутнул налитым кровью глазным яблоком и уставил его в свою новобрачную. Она снова надела это абсурдное облачение — только, похоже, бретельки ночнушка уже утратила.