Изменить размер шрифта - +
Я крутнул налитым кровью глазным яблоком и уставил его в свою новобрачную. Она снова надела это абсурдное облачение — только, похоже, бретельки ночнушка уже утратила. Иоанна сидела и забавлялась с кроссвордом «Таймз»; описываемое одеяние сохраняло в себе скромность лишь потому, что соски поддерживали его, будто колышки для шляп в сельской церквушке. Я поплотнее зажмурился.

— Чарли-дорогуша?

— Грмблюмблегхрюк, — неубедительно отозвался я.

— Чарли-дорогушечка, тебе не приходит в голову слово из шести букв, начинается на «м», заканчивается на «э» и означает «дополнительное дневное представление»?

— Матинэ, — пробубнил я.

— Но разве matin — не утро, Чарли?

— Утро, да, но первоначальное значение было — «способ развлечься с утра пораньше», — показал ученость я. А мгновение спустя уже готов был откусить себе язык.

К счастью, одна разумная, альтруистичная устрица сберегла себя в резерве как раз на такой чрезвычайный случай.

 

На самом деле, поразительно, как секс действует на пол. То есть, какой-нибудь малый обычно еле влачится, чувствуя себя одноразовой половой тряпкой в поисках инсинератора, а женская половина скетча склонна к скачкам вприпрыжку, сопровождаемым радостными воплями, и миру являет лишь восхитительные мазки под глазами, что заметны метрдотелям. Еще один побочный продукт первородного акта в женщинах — они выказывают лихорадочное стремление отправиться по магазинам.

— Чарли-дорогуша, — сказала Иоанна. — Пожалуй, я отправлюсь по магазинам. Я слыхала, у вас тут в Лондоне есть миленькая улочка под названием Бонд-стрит, правда? Вроде рю де Риволи для бедных?

— Скорее «Марше де Пюс» для богатых, — ответил я, — но общее представление у тебя верное. Какого таксиста ни возьми, он знает дорогу — это почти фарлонг. Слишком много на чай не давай. Ни в чем себе не отказывай. А я, наверное, схожу к себе в банк.

Туда я и отправился — пешком, поддержания здоровья ради. Путешествие включало в себя переход по самым китайским регионам Сохо — по причинам, кои я собираюсь прояснить в свой черед, — и там мне выпало заглянуть в окно некоего ресторана, особо приличного на вид. К моему изумлению, внутри сидела Иоанна, увлеченная беседой с дородным господином, похожим в аккурат на владельца подобного заведения. Меня Иоанна не видела.

Надо сказать, вы можете и не быть прирожденным невротиком, дабы занервничать при виде своей молодой жены за беседой с ресторатором из Сохо, когда оная жена заверила вас, будто направляется за покупками на Бонд-стрит, равно как и не обязательно быть ревнивым или подозрительным мужем, дабы ощутить позыв любопытства касательно предмета, который поименованная жена может обсуждать с поименованным ресторатором. То есть, у меня имеются бумаги, доказывающие, что Иоанна — моя верная и любящая супруга; мне было дадено слово, что она отправляется на Бонд-стрит лихо торговать себе дикую норку и прочее, а даже лучший друг ресторатора из Сохо вынужден был бы признать, что он, ресторатор этот, — в той же мере китаец, в какой китайцы — все подобные рестораторы, даже в Сохо.

Молю вас, ни на миг не подумайте, что мне не нравятся китайцы; кое-кто из лучших моих друзей разукрашивает нашу жизнь свиными ребрышками под устричным соусом, не говоря уж о кусочках утки, спеленатых блинчиками. Нет, обеспокоила меня известная неправильность такой ситуации — неправильность, внедрившая чересчур знакомое неприятное подергивание в подошвы моих ног. Иоанна, изволите ли видеть, отнюдь не лгунья в том смысле, в каком лгуньи обычные жены. Хотя мое знакомство с нею до сего момента было кратким и бурным, у меня сложилось мнение, что она слишком богата, слишком самоуверенна, слишком, наконец, умна, чтобы в делах повседневных прибегать ко лжи.

Быстрый переход