– Все будет хорошо, – говорит она. – Кроме того, мы же договорились, что будем работать над тем, чтобы относиться дружелюбно к незнакомым людям. Помнишь?

– С Марком мы знакомы, – отвечаю я. – И мне он не нравится.

– Но он нравится мне. А быть общительным означает быть вежливым с теми, кто тебе не нравится.

– Какая глупость! Мир огромен. Почему просто не встать и не уйти?

– Потому что это невежливо, – объясняет Джесс.

– Я считаю, что невежливо натягивать на лицо улыбку и делать вид, что тебе нравится человек, когда на самом деле лучше бы тебе под ногти вогнали иголки.

Джесс смеется.

– Джейкоб, когда‑нибудь, когда мы проснемся в мире Болезненно Честных, ты станешь меня учить.

По лестнице, ведущей от входных дверей в пиццерию, спускается какой‑то мужчина. Он ведет на поводке собаку, карликового пуделя. Я преграждаю ему путь и начинаю гладить собаку.

– Тор, сидеть! – командует мужчина, но пес его не слушает.

– Знаете, а слово «пудель» заимствовано не из французского. На самом деле «пудель» происходит от немецкого «Pudel», сокращенное от «Pudelhund» – плескающаяся собака. Они раньше относились к породам собак‑водолазов.

– Я этого не знал, – удивляется мужчина.

А я знаю, потому что, до того как увлекся криминалистикой, увлекался собаками.

– На выставке собак в Вестминстере в две тысячи втором году лучшим был признан именно пудель, – добавляю я.

– Отлично. А этот пудель сейчас получит поводком, если не пойдет за мной на улицу, – грозит мужчина, проходя мимо меня.

– Джейкоб, – говорит Джесс, – не нужно налетать на человека и сразу огорошивать его фактами.

– Ему было интересно услышать о пуделях. У него же у самого пудель!

– Верно, но ты бы мог начать разговор, например, так: «Добрый день, какой милый пес!»

Я фыркаю.

– Это предложение не несет в себе никакой информации.

– Верно, но так говорят вежливые люди…

Когда мы с Джесс только начинали вместе работать, я звонил ей за несколько дней до назначенного урока, чтобы удостовериться, что договоренность в силе: что она не заболела, что не случилось чего‑нибудь непредвиденного. Я звонил тогда, когда меня посещали навязчивые страхи, – иногда это случалось и в три часа ночи. Если она не отвечала по сотовому, я начинал тревожиться. Однажды даже позвонил в полицию, чтобы сообщить об исчезновении Джесс, а оказалось, что она ходила на какую‑то вечеринку. В конечном итоге мы договорились, что я буду ей звонить по четвергам в десять вечера. Поскольку встречались мы по воскресеньям и вторникам, это означало, что не придется четыре дня томиться неизвестностью.

На этой неделе она переехала из студенческого общежития в профессорский дом. Она присматривает за домом – невиданная трата времени впустую, ведь дом не может обжечься о горячую плиту, или съесть что‑нибудь ядовитое, или упасть с лестницы. Она будет жить там целый семестр, поэтому на следующей неделе мы договорились встретиться в этом доме. В бумажнике у меня лежат адрес, номер телефона и план, который она нарисовала, но я все равно немного нервничаю. Там, наверное, витает чужой запах, а не запах Джесс и цветов. К тому же я до сих пор не знаю, как выглядит дом, а сюрпризы я ненавижу.

Джесс – красавица, хотя она уверяет, что так было не всегда. После операции два года назад она изрядно похудела. Я видел фотографии, какой она была толстой. Джесс говорит, что именно поэтому хочет работать с детьми, чья ограниченная дееспособность делает их посмешищем, – она помнит, каково было ей самой.