Окутан тьмой, мой город спит. Неверной ночи верный сын. Брожу, бездомный я, один, А дождь тихонько шелестит…

О, небо, небо, где она — эта чудесная пора?

— Ну, кто, по-твоему, похититель? — раздался вдруг голос Аввакума, и я снова вернулся к проблемам сегодняшнего дня.

Мы как раз въехали на бульвар Девятого сентября, «дворники» слегка поскрипывали, скользя по стеклу, мы разрывали сверкающие нити дождя. В машине было тепло, уютно; у меня было такое чувство, что если я хоть на мгновение закрою глаза, то тут же усну.

— Так кто же похититель? — повторил Аввакум. Я протер глаза — он сидел возле меня, за рулем, а мне казалось, что голос его доносится откуда-то издалека.

— Похитители — профессор и Кирилков, — сказал я.

— Это версия Элефтерова. Войн Константинов и Недьо Недев — их соучастники, не так ли?

— Может быть. А у тебя другая гипотеза?

— У меня нет никакой гипотезы.

— Это невозможно! — сказал я. — Ты никогда не ходил вслепую и в полной темноте.

Он не ответил.

— У тебя уже что-то есть на уме, но ты молчишь.

— Ты очень влюблен в Марину? — спросил Аввакум.

— С чего это ты взял?

— Да нет, я хотел тебя спросить: Марина очень влюблена в тебя?

— Это совсем другое дело!

— Именно! Это совсем другое дело. Ха-ха! — рассмеялся Аввакум.

Мы помолчали немного. Повернули у Докторского памятника и поехали по бульвару Патриарха Евфимия.

— Почему ты засмеялся, когда Марина шла вдоль лабораторного стола?

— А разве я смеялся? — спросил Аввакум.

— Конечно. Это было некрасиво с твоей стороны. Женщина смутилась.

— Значит, ты заметил? — спросил Аввакум. — Она ведь сделала две странные ошибки. Выход из ее закутка ведет прямо в проход между столами сотрудников и лабораторным столом-стойкой. Вместо того чтобы пойти прямо по этому проходу к склянке, она обогнула безо всякой необходимости столы сотрудников. Возвращаясь, Марина, вместо того чтобы исправить допущенную ею ошибку, демонстративно прошла к своему закутку тем же путем, желая показать, что это ее обычный путь. Я засмеялся потому, что она обернулась, стараясь встретиться со мной взглядом. Лицо ее было очень расстроенным.

— Она смутилась из-за своей ошибки, — старался я оправдать Марину.

— Может быть, — тихо сказал Аввакум.

— Все же тебе не надо было смеяться! — настаивал я.

— Кто знает! — уже совсем тихо ответил Аввакум. Я понял, что своими ;,словами вызываю у него опасные мысли, и замолчал.

Было без двадцати минут четыре, когда дождь прекратился, превратившись в мельчайшую водяную пыль, которая густой мглой начала заполнять улицы. Мы двигались в беловатой каше, и перед нами все время стояла белая стена. Как среди этого хаоса Аввакум ухитрялся ориентироваться, мне было просто непонятно. Только когда, выйдя из машины, он отворил скрипучие железные ворота, я понял, что мы прибыли наконец на улицу Настурции.

Нас встретил крупный пожилой мужчина в солдатской куртке и в вязаной лыжной шапочке. Он выхватил из рук Аввакума портативную радиостанцию, скомбинированную с радиотелефоном ближнего действия, и проворно для своих лет унес ее на верхний этаж. Похоже было, что он хорошо разбирается в радиоаппаратуре, потому что, пока Аввакум раздевался и разжигал камин, радиоустановка была готова для пользования.