Постепенно в глазах Флинкса перестали плясать огненные пятна. Он сделал долгий надрывный вздох и выпрямился. С ним явно что‑то творилось. Какие‑то перемены происходили внутри его черепа, и он был не властен над ними, совсем как диспетчерская башня космопорта, которая не в состоянии перехватить угнанный “шаттл”. Может быть, плюнуть ему на прародителей? Мерзавцы! Кто, скажите, дал им право превращать не родившееся дитя в игрушку для генетиков?

Но что поделать? Разве может он прийти в крупное медицинское учреждение и как ни в чем ни бывало потребовать полного освидетельствования, обосновав свою просьбу тем, что якобы является плодом преступного сообщества бесстыдных евгенистов, навечно запятнавших себя несмываемым позором. С другой стороны, Флинкс допускал, что просто предрасположен к головной боли. После такой мысли он попытался улыбнуться. Вот будет смеху, если окажется, что все его страхи беспочвенны, а единственная причина страданий – переход от юношества к зрелости. Это было бы просто здорово, но слишком уж маловероятно.

Обычно приступы головной боли были связаны с резким эмоциональным отстранением от другого человека, но сейчас рядом никого не было. Может быть, голова разболелась просто так? Флинкс бы этому только обрадовался. Ведь иногда даже боль может служить хорошим признаком.

То, что в самой чаще джунглей Флинкс неожиданно оказался на грани эмоционального срыва, лишь еще раз подтверждало хаотичную природу его способностей. Однако Флинкс меньше всего нуждался в подтверждении этого факта. Его попытки обуздать все это при помощи интеллекта мало что меняли. Они лишь служили постоянным напоминанием его ненормальности. Поэтому какие бы старания он ни прикладывал, ему никогда не удастся вести более или менее упорядоченный образ жизни.

Вот если бы он смог научиться управлять своими талантами, направлять их в нужное русло, вызывать к жизни и отключать, словно воду в кране!

– Если бы! – сердито буркнул Флинкс себе под нос. – Если бы я был как все! А я не только другой, но еще и сам себе не хозяин.

Он ощутил на левом плече некоторую тяжесть. Искоса взглянув, он увидел чешуйчатую понимающую мордочку Поскребыша и не смог сдержать улыбки.

– А что прикажешь делать с тобой? Ты ведь наверняка не сможешь найти себе чудака, готового разделить с тобой дружбу. Тебе придется жить в эмоциональной пустоте, довольствуясь тем, что окажется лишним у нас с Пип. Тебе еще кое‑что перепадет, а вот твои чувства окажутся никому не нужными.

Интересно, а как живут летучие змеи в естественных условиях? Способны ли они устанавливать эмпатические связи друг с другом? Разумеется, для своих они вряд ли становятся чем‑то вроде телепатического передатчика, каким была для него Пип. Флинкс частенько задавался вопросом, а какую пользу извлекает для себя летучий змей из партнерства с человеком? Речь ведь идет не только о физическом контакте.

“А вообще, что мне еще надо?” – подумал он беззлобно.

Однако кто же годится в товарищи самозванцу‑бродяге, как не такой же, как он сам? От этих мыслей Флинксу стало легче на душе.

Он знает, что ему делать. Он будет изучать Содружество, летая на своем замечательном корабле, пока ему позволяют время и здоровье. Его имя обрастет легендами – скиталец с летучим змеем на плече. Сегодня он здесь, а завтра уже далеко, незаметно появляется и тихо исчезает, не оставляя после себя ни имени, ни сведений о происхождении, никому не говоря, куда и зачем направляется. Отшельник Содружества. Да, в этом есть своя привлекательность. Эстетика стоицизма.

Лишь одна проблема омрачала избранную им стезю. Флинкс не знал, как ему быть с девушками.

“Кто бы там ни напортачил с моими мозгами, – продолжал он свои мрачные рассуждения, – и перемешал мой генетический код, словно бармен лед в стакане, мои гормоны остались в целости и сохранности”.