Пэл и Фарон сидели в задумчивости.

— Весной, — повторил Фарон. — Стало быть, решили наконец внезапно дать немцам под зад.

Пэл, не слушая, сидел с отсутствующим видом. Несколько месяцев. Но сколько? И как отреагируют немцы на открытие фронта во Франции? Как быстро будут продвигаться войска союзников? Русские в битве под Курском победили и двинутся на Берлин. Ожидалось страшное сражение. Что будет, когда союзники дойдут до Парижа? Осада города? Пэл перебирал варианты, и его мало-помалу охватывал глухой страх: когда союзники изготовятся взять столицу, немцы устроят бойню, они так просто не сдадутся и столицу не оставят. Скорее разрушат ее, чем потеряют, сровняют с землей, предадут огню и мечу. Что будет с отцом? Что с ним станет, если немцы учинят в Париже то, что союзники сделали с Гамбургом? В тот вечер, вернувшись в Блумсбери, Пэл решил, что надо увезти отца подальше от Парижа.

* * *

Прошло дней десять, настала середина сентября. Больше никто из их товарищей в Лондон не вернулся. Станислас и не подозревал, что его откровения занимали все мысли Фарона и Пэла. Фарон еще больше укрепился в своих планах — падение “Лютеции” должно стать главной операцией, облегчающей продвижение союзнических войск во Франции. К тому же немецкая разведка не сможет ничего координировать. Крест “За боевые заслуги” ему обеспечен. А Пэл боялся за отца. Надо ехать к нему, отправить в безопасное место. Он должен сделать так, чтобы с отцом ничего не случилось.

Оба агента хотели как можно скорее отправиться обратно и двинуться к Парижу, но по разным причинам. К их величайшей радости, Секция F не стала тянуть: их снова послали на задание — Европа закипала. Фарона направили в Париж готовить бомбардировки. Пэла — опять на Юг. Плевать. Он не поедет на Юг. Он поедет в Париж.

Они провели несколько дней на Портман-сквер, получали приказы и инструкции. По вечерам встречались в Блумсбери. Фарон выглядел бесстрастным, несмотря на отъезд во Францию; Пэл старался держать себя в руках. В предпоследнюю ночь перед отправкой в транзитный дом Пэлу не спалось: он встал и, бродя по квартире, увидел Фарона. Тот сидел в глубокой задумчивости за кухонным столом, читал учебник Толстяка и жевал вконец засохшее печенье.

— Я был подонком, да? — внезапно спросил Фарон.

Пэл слегка растерялся:

— Да ладно, у нас у всех бывают минуты слабости…

Вид у Фарона был озабоченный, он напряженно размышлял.

— Значит, они будут высаживаться, да? — произнес Пэл.

— Не надо болтать про высадку.

Пэл пропустил его слова мимо ушей. Фарон, казалось, был взволнован.

— Боишься? — спросил Сын.

— Черт его знает.

— Когда я уезжал из Франции в УСО, я написал стихи…

Фарон молчал. Пэл на секунду скрылся в своей комнате, принес клочок бумаги и протянул Фарону. Тот что-то буркнул: не нужны ему ни стихи, ни кто бы то ни было. Но все-таки положил листок в карман.

Они долго молчали.

— Я заеду в Париж, — в конце концов сказал Пэл.

Он знал, что Фарон будет там.

Великан внезапно заинтересовался, поднял голову:

— В Париж? На задание?

— Более или менее. Мне надо туда заехать, скажем так.

— А зачем?

— Секрет, приятель. Секрет.

Пэл сознательно посвятил Фарона в свои намерения: если в Париже у него будут проблемы, тот наверняка ему понадобится. А Фарон подумал, что Пэл не будет лишним в атаке на “Лютецию”. Он отличный агент. И он раскрыл Пэлу свою явку:

— Будешь в Париже, заходи ко мне. У меня там конспиративная квартира.