В его голосе слышится неуверенность, и я понимаю почему. Иногда действительно слишком поздно. Похоже, что я наконец улавливаю разницу между «теперь» и «тогда».

– Давайте в другой раз, – произносят мои губы, – на данный момент я несколько подустал от лечения.

Судя по виду, он хочет сказать что-то еще, но все же молчит, за что я ему так благодарен, что из моих глаз тотчас катятся слезы.

Человек с апельсиновыми волосами приносит мне из магазина подарков зубную щетку, спортивные штаны, футболку и немного белья. Тот факт, что он приобрел для меня трусы, немного смущает, но они и правда мне нужны, потому что вся моя одежда от крови пришла в негодность.

Приходят другие врачи и пичкают меня какими-то лекарствами, от которых окружающий мир будто погружается под воду. Остальные, кто со мной, тоже сохраняют спокойствие. Впервые за много лет воцаряется тишина. Но я знаю, что они никуда не делись. Мы все то тихо выпадаем из временного потока, то обратно в него вливаемся.

В окна виднеются высокие, сверкающие на солнце здания. Чувствуется, что лес отсюда далеко-далеко. Я прошу открыть окно, однако медсестра отвечает отказом, объясняя, что волна жары уже спала. Этот уголок света возвращается к своей холодной, темно-зеленой натуре. У меня такое чувство, будто я возвращаюсь с войны домой.

Медсестры улыбчивы и очень со мной милы. Я всего лишь неловкий увалень, который ранним утром отправился в лес, там поскользнулся и упал на собственный охотничий нож.

Когда я в следующий раз просыпаюсь, рядом опять сидит человек с апельсиновыми волосами. От присутствия в палате постороннего мне полагается чувствовать себя неуютно, но ничего такого в моей душе нет. Он парень мирный.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает он.

– Лучше, – отвечаю я, и это действительно так.

– Должен вас спросить… – продолжает он. – Вы действительно поскользнулись и упали на нож или все же нет? Когда я пытался остановить кровь, в ваших глазах появилось странное выражение. Вы будто жалели, что вам… Ну… помешали умереть… Да вы и сами знаете.

– Это сложно объяснить.

– Мне к сложностям не привыкать.

Он снимает кепку и чешет голову, после чего его волосы торчат в разные стороны рыжими шипами. У него усталый вид.

– Как говорят, если ты спас кому-то жизнь, то теперь должен нести за него ответственность.

Скажи я ему правду, мы, вероятно, больше никогда не увидимся. Но я так устал скрывать свою истинную природу. Мой мозг, сердце, кости от этого вконец обессилели. Мамочкины правила ничего хорошего мне не принесли. Тогда что я теряю?

Настороженно шевелится Лорен.

– Ну что, может, начнем? – спрашиваю ее я.

Лорен

Вот как произошла та история с мышью, когда Тед обнаружил в себе потайной уголок.

Для Малыша Тедди ночь всегда была особенным временем суток. Он любил спать под теплым Мамочкиным бочком, прижимаясь к ее белой рубашке. Но перед этим она всегда обрабатывала его раны. Когда-то такое случалось, наверное, раз в месяц, но потом Тедди стал приносить столько порезов, один хуже другого, что Мамочке приходилось зашивать их каждую ночь. Сам он не видел в них ничего серьезного, некоторые и вовсе казались царапинами, но она говорила, что именно они как раз и опаснее других. Поэтому каждый раз по новой она их вскрывала, промывала, а потом зашивала. Тедди понимал, что Мамочка должна это делать, что он, такой неуклюжий, сам во всем виноват. Но всегда страшился момента, когда она включит на прикроватном столике лампу и повернет ее под нужным углом. Затем Мамочка ставила поднос, на котором сверкали ножницы, скальпель, шарики ваты и бутылка, пахнувшая примерно так же, как Папочкина выпивка.