Возможно, мои рассуждения покажутся вам циничными, создадут обманчивое впечатление, что я ищу себе оправдания – но мне абсолютно плевать, что вы там думаете. Сложно и больно было только в первый раз.

Я никогда не отрицал наличие личного мотива в своих преступлениях, и в то же время поднять руку на невиновного я бы не осмелился. Но весь каламбур заключается в том, что в мире не существует невиновных, безгрешных, святых. И Розариум прямое тому подтверждение. Он построен Перришем на чужих грехах, секретах, скрывающих грязную подноготную власть имущих ублюдков, уверенных в своей неуязвимости. И каждый, кто когда-либо становился объектом агентов Розариума, в той или иной степени заслужил смерть.

Но Рэнделл придерживается немного иной теории. Он играет на чужих грехах, и я всегда хотел понять, как ему удается балансировать на грани между полным безумием и гениальностью. Мне казалось, что он знает лекарство, способное помочь мне сокрыть червоточину, которая разрасталась в моей душе с невероятной скоростью. Я ненавидел его и считал своим учителем. Но я также осознавал, насколько сильно мы похожи внутри, в том самом пробудившемся гене древних предков, для которых не существовало законов и социальных норм. Они убивали за еду, за женщин, за новые территории, убивали в ритуальных целях или даже поедали друг друга для овладения силой соперника. Быть не такими, как все – не значит быть бракованными, ненормальными или больными. И я, и Рэнделл отрицаем запреты, но притворяемся цивилизованными людьми, чтобы толпа не распяла нас, не навесила клеймо психопатов и сумасшедших, не упрятала в тюрьму или клинку для дешевнобольных.

Наши души не больны. И никогда не были. Мы видим источник зла и принимаем его, как данность. Так произошло со мной, после убийства Корнелии. Я перестал испытывать раскаяние и осознал, что в моих действиях есть определенная логика и справедливость. Я боялся только одного, что Перриш поймет, почувствует, что именно я убил его мать. Я наделял его сверхъестественными чертами, но он оказался обычным человеком, таким же, как я. Перриш и сам верил в свои особые способности, хотя каждый раз неистово отрицал, когда об этом упоминалось напрямую. Или ему просто нравилась эта роль больше, чем другие, и он слишком сросся с ней, что перестал видеть разницу, и отличать реальность и вымысел.

В чем состояла главная цель нашего противостояния? А может и не было никакой цели, как и самого противостояния? Я просто хотел, чтобы Перриш увидел во мне равного, разгадал меня, прочитал так, как делал это с другими. Мне казалось, что если он поймет, увидит, кто я, то вместе мы сможем понять причину и найдем лекарство.

Но Рэнделл предпочитал играть с людьми, а не спасать их.

Разговоры о спасении для такого, как я, могут показаться циничными, но принимать зло внутри себя и любить его – это кардинально разные понятия. Я никогда не гордился своими преступлениями. Находил им оправдания – да, но в то же время, если бы мне предложили стереть память и начать с того момента, когда Корнелия сказала мне «оплачь и забудь», я бы с радостью пошел на это. Я бы забыл и никогда не стал искать своего отца.

Но в реальности чудес не бывает, как и вторых шансов. Однако, надежда на спасение неискоренима в душе каждого человека, так же, как и инстинкт выживания. И в Рэнделле Перрише я видел своего рода мессию, но все оказалось куда банальнее, и он заставил меня понять его настоящие мотивы, когда я объектом моего очередного задания стала Алисия Лестер. Девушка, которую я когда-то спас от собственного отца, вытащил из огня, дал шанс на жизнь. Она стала невольным свидетелем моего нового рождения. И я увидел в ней ту самую надежду на избавление и шанс все начать сначала, забыть о прошлом, и войти в будущее очищенным, рядом с ней. Никогда не пытайтесь разглядеть в женщине ангела. Она может казаться вам единственной и неповторимой, она может говорить вам, что любит и обожает вас, но стоит повернуться спиной, или появиться на горизонте другому, более успешного самцу, как она без зазрения совести спишет вас со счетов.