– Тогда при нашей личной встрече?

Министр сделал вид, как будто его здесь нет. Директор вздохнул:

– Нет.

Министр очнулся от спячки и преданно посмотрел на Президента, готовый возмутиться, если понадобится.

Президент исподлобья посмотрел на Директора – Директор развел руками. Тот опыт общения с президентами, который имелся у Директора, говорил о следующем генезисе президентских запросов. Сначала они осторожничают, словно не верят, что Директор и его люди действительно готовы сделать такие вещи. Директору на этой стадии приходится буквально уговаривать их принять нужное решение. А потом они входят во вкус, и Директору уже приходится сдерживать их возросшие аппетиты. Под конец срока к президентам приходит какая‑никакая мудрость и их пожелания становятся разумными и сбалансированными.

Этот Президент формально находился на третьей стадии, и в целом его запросы были разумны. За исключением Крестинского. Это было что‑то вроде идеи фикс, что‑то вроде Карфагена, который непременно должен быть разрушен.

– Значит, – медленно проговорил Президент, – вы хотите, чтобы он сидел себе в Аргентине и как ни в чем не бывало вел подрывную деятельность против России... и против меня лично? Вы этого хотите?

Министр, наверное, поежился от этого тона, но Директор был здесь не для того, чтобы ежиться.

– Я бы уточнил, что подрывную деятельность господин Крестинский ведет не только против вас... Он ее ведет против всех. Против всего мира вообще.

– Ладно, голосуем. Крестинский. Я – за.

– Я тоже, – быстро сказал министр.

– Я против, – сказал Директор.

– Решение не принято, – констатировал Президент. – В двенадцатый раз. И меня это не радует.

– Давайте перейдем ко второму пункту, – предложил Директор. Он‑то знал, что по поводу Крестинского Президент может говорить бесконечно – как больной про свою хроническую и поэтому практически родную ему болезнь.

3

Мурад медленно запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил оттуда туго стянутую резинкой долларовую «бомбу».

– Это деньги, – сказал он с гордостью.

– Я вижу, – сказал Бондарев.

– Теперь – вы.

Бондарев так же медленно вытащил из кармана фотографию и положил ее на стол изображением вниз. Мурад уставился на белый прямоугольник обратной стороны снимка, как будто хотел взглядом, как рентгеном, просветить его насквозь.

– Вот этот человек, – Бондарев понизил голос. – Я знаю, что он работает на ваше правительство. Он офицер разведки. Или был раньше офицером разведки. Его зовут Акмаль.

– Это точно он? – спросил Мурад, а его пальцы уже нетерпеливо подрагивали на свернутых купюрах; ему хотелось поскорее швырнуть Бондареву деньги и перевернуть снимок.

– Это он, – сказал Бондарев. – Абсолютно точно. Он велел убить твоего брата.

И Бондарев схватил брошенные в его сторону деньги. А Мурад перевернул снимок и внимательно вгляделся в запечатленное там лицо.

– Да, – сказал он несколько секунд спустя. – Да, это он.

Бондарев еще не успел переварить эту реплику – откуда Мураду было знать – он, не он? – как со стороны кухни послышалось:

– Это я?

И тут главное было не дергаться, потому что дергаться было поздно. Со стороны кухни, минуя прикинувшегося предметом интерьера хозяина, мягкой походкой к Бондареву шел человек, фотографию которого Бондарев только что продал Мураду за четыре тысячи долларов. То есть почти продал. Деньги лежали перед Бондаревым, но радости они уже не могли принести.